Замурованные. Хроники Кремлевского централа - читать онлайн книгу. Автор: Иван Миронов cтр.№ 77

Вот так, запросто, легко и безапелляционно меняется привычная жизнь, иногда казавшаяся даже приятной, привычной. Уходят в прошлое люди, ставшие близкими, почти родными.

«С вещами!». И нет другого слова, способного скоро и резко перелистать страницы отмеренного.

— Ваня, на свободу! — заполошил Серега, тряхнув меня за плечо.

— Тихо, тихо, Серый, какая на хрен свобода, — перебирая в голове возможные варианты, отмахиваюсь я от сокамерника.

— Вано, могут нагнать, — почесал затылок Сергеич. — Смотри, за три дня сориентировались, что дальше тебя держать глупо…

— Сомневаюсь, — я врал, и в первую очередь себе. — Так просто соскочить не дадут, крепить будут до последнего.

Надежда вырваться душу не грела. Мирок, суженный сознанием до двадцати квадратов тюремной жилплощади, в мгновение начал лопаться, адреналин горячим газом человеческого воображения расширял границы реальности: ворота «девятки», «кошкин дом», «трамвайные пути», «нимб высоток» растворяли железную клетку, подменяли колючий горизонт забытой далью. Б-р-р-р… Пытаюсь гнать эту суррогатную радость, заставляю себя рассчитывать на худшее. Но надежда упорно продолжает приводить свои аргументы. Времени около двух, а на ознакомку не вызывают. Если следствие в курсе, значит, не исключен банальный переброс в другую хату или на другой централ? Но на Медведково рано. Пока я не закончил ознакомку, резона менять мне прописку у ментов нет. Что остается? Свобода?

В прострации, не спеша, я собираю вещи, по нескольку раз перекладываю их из сумки в сумку.

— Слышь, Вань, — переходит на полушепот Олег, которого только что заказали «с документами». — Помнишь, я рассказывал, где мой офис, ну, на Петровке?

— Вроде да, — сквозь забытье отзываюсь я, не слушая и не понимая Олега.

— Подъедешь туда, спросишь Марину, жену мою. Расскажешь там, что и как.

— Обязательно. Все сделаю, — машинально продолжаю я, отдаленно начиная припоминать, что Олег действительно хвастался как-то принадлежавшим ему особняком по соседству с МУРом.

— Ваня, ты как выйдешь, свистни погромче, чтоб мы знали, — зазвенел с верхней шконки Серега. — Ты умеешь громко свистеть?

— Да замолчи ты! — Сергеич хлестко врезал единственной ладонью Журе по шее.

— Ты че творишь, дядя? — встрепенулся контрабандист. — Ванька-то уходит. Чуйка у меня.

Вывели Олега. Шел третий час дня. Время приближало к свободе.

«Ухожу! Ухожу!» — скрипело в висках.

— На «мэ», — бесстрастно стукнуло в тормоза.

Надежда запнулась, но сдаваться не собиралась.

«Пришел следак с подпиской о невыезде», — вкрадчиво, но уверенно пронеслось в голове. «Не трави душу, наденька, заткнись, само все определится!» — я невольно втягивался во внутренний диалог. «Подписка! Подписка!» — продолжала твердить надежда.

— Под подписку выпускают, Вано, — Сергеич показался мне более убедительным.

Обувши тапки, подхватив портфель, я подтвердил готовность.

— Куда меня, старшой? — задрав руки на стену и раскорячив ноги под обыск, спрашиваю шмонающего меня прапора.

— Без понятия, — хмыкнул тот, перебирая складки моей одежды.

«Ну, да. Где ты и где понятия»… Все как обычно: коридор, подкова.

— Куда на «мэ»? — кричит выводной.

— В десятую, — раздается дребезжащий тенор Марьи Васильевны.

Следачка №ю — привычная, мною обжитая, окна на улицу, черный прыщ видеоглаза торчит под потолком. Минуты через три заходит следователь. Тот же золотой галстук, тот же полосатый костюмчик, черная рубашка и в тон — придурковатая улыбка. Очень гармонично. Дежурно протянув влажную ладошку, капитан юстиции занял центральную табуретку и принялся раскладывать содержимое потертого портфеля, украшенного жирными подтеками. На свет извлекаются три тома уголовного дела, бутылка квасной газировки и толстый “Плейбой”, чтение которого следователь осиливает третью неделю. В скользких мышиных глазках Девятьярова кроме суетливого равнодушия ничего.

— Вова, куда едем? — злобно выдавливаю я из себя, четко осознавая, что подписка на сегодня отменяется.

— В смысле? — глазки Девятьярова подернулись жирком недоумения.

— Заказали с вещами, я решил, что переводят на другой централ.

— Я не в курсе, — замельтешил следак. — Я бы знал.

— Значит, в другую хату, — завершаю я пустой разговор.

Подходит адвокат, начинается ознакомка. Обломанная надежда жалобно поскуливает, заглушая трезвое осознание происходящего.

Тупо листаю страницы двенадцатого тома под скрипящий шелест похабного глянца и шипящую квасную отрыжку Девятьярова.

— Владимир Анатольевич, не рыгай, не в прокуратуре, здесь ты среди людей, — не выдерживаю я.

От растерянности следак выдает смачно на бис, оскорбленно задвигав зардевшимися щеками.

— На сегодня хватит, расход, — через полчаса вымученного чтения я засобирался в хату.

В камере я с порога наталкиваюсь на вопрошающие взгляды.

— Старшой, куда его? — Серега подскакивает к закрывающему тормоза Квадрату.

— Домой! — ехидно ухмыляется цирик, хлопнув железом.

— Ну, видишь! Домой!

— Слушай больше мусоров! Следак и адвокат не в курсе, вызывали на ознакомку. В другую хату тусуют, без вариантов.

— Да брось… Стал бы Квадрат…

— Ему-то что. Ссы в глаза…

— Давай, Вано, по кофейку на дорожку. — Сергеич похлопал меня по плечу.

Усевшись по обе стороны самодельного столика, Сергеич на шконку, я на топчан, выдуманный из ведра, разлили кипяток по кружкам. Запузырился аромат молотых зерен. Вмиг стало тепло и грустно. Сергеич достал из пластиковой майонезной банки ломаные подслащенные сигареты, по вкусу и цвету в нашем воображении отдаленно напоминавшие кубинские сигары. Разлохмаченные приемщицей папироски вспыхнули, оживив кофейный чад терпким табачным переливом.

Сергеич курит не в затяг, перехватывая цигарку большим и указательным пальцами, заворачивая ее в ладонь. Впервые за полтора года пришло ощущение дома, наполненного близкими душами, неистребимой верой, несгибаемой волей и неистощающимся счастьем, что с любовью и смирением принимает каждый новый день, дарованный Господом. «Дух бодр, плоть же немощна».

Владимир Сергеич собственным примером, даже не примером-подвигом (разве не подвиг — страдания превращать в радость?), выписал нам запрет на малодушие, уныние, отчаянье. Он не сдавался и нам не оставлял выбора, он улыбался, и мы смеялись, он шутя превозмогал дикие боли, и нам было стыдно плакаться даже в свою рубашку, забыв проклятия, благословляя судьбу.

— Вань, если попадешь в общую хату, сразу же переговори со смотрящим, объясни ситуацию. Будь спокойнее, не ведись на провокации. Всякий конфликт своди на нет, сам никогда не обостряй. В остальном сориентируешься, — Сергеич задумчиво отхлебнул кофеек.