Исход - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Говард cтр.№ 63

Когда он укладывался в постель во второй раз, ему пришло в голову, что можно было бы взять с собой Полли и Клэри. Ни та ни другая в жизни не бывали за границей – неплохо было бы познакомить их с благами Прованса.

На следующий день он встретился с Нэнси в столовой на работе, они пообедали вместе. Он объяснил, почему предыдущим вечером так подвел ее, и она ответила, что все понимает. Спросила, сколько лет вдове, он ответил, что семьдесят девять.

– Бедная старушка! – сказала она. – Должно быть, это ужасно – овдоветь, когда ты уже такая старая.

Он вдруг сообразил, что был так занят Рейчел, что почти не вспоминал о Дюши.

– Она была счастлива в браке?

– Честное слово, не знаю, – ответил он. Об этом браке он и вправду не знал ничего и, как вспомнилось ему теперь, почти не видел, чтобы супруги разговаривали друг с другом. Казалось, их мало что связывает, если не считать детей и внуков. Их интересы едва ли совпадали: она любила садоводство, он был страстно увлечен лесом; она обожала музыку, которая его оставляла совершенно равнодушным; ему нравились верховая езда и стрельба, посещения клуба, общение с самыми разными людьми, он любил поесть и выпить, особенно хорошего бургундского и портвейна; у нее не было увлечений за пределами дома, и если не считать ее сада, она почти нигде не бывала – разве что на концертах или уезжала в связи с какими-нибудь сложностями ведения домашнего хозяйства; у нее, кажется, не имелось друзей за пределами родни, почти всю еду она порицала как чрезмерно сытную и не пила. С тех самых пор, как он знал их, у них были отдельные спальни. На первый взгляд, их едва ли связывали достаточно тесные или счастливые узы. И вместе с тем под викторианским покровом скрытности, возведенной почти в ранг секретности, несчастливыми они не были. Между ними не возникало неуютной, душной пустоты, в которой повисала бы загадочная натянутость, ассоциировавшаяся у него с несчастливым или тягостным браком. Все семейство двигалось по жизни с этой парой во главе, и он был уверен, что никто, как и он сам, никогда не задавался вопросом, как уживаются друг с другом инициаторы этого движения.

– Повезло вам иметь столько родни.

– Они мне не родня. В войну они, если можно так выразиться, приняли меня к себе. А до этого я учился в художественной школе с одним из их сыновей, и мы сдружились.

– Не знала, что вы учились в художественной школе!

Он пожал плечами и смутился, потому что выглядело это так, будто ему почти нет дела до того, что ей известно о нем.

– Ну, надо же мне было куда-нибудь деваться, – ответил он.

Он понимал, что им предстоит серьезный разговор и что служебная столовая в обеденный перерыв едва ли для этого годится, а тем временем обнаружил, что любые разговоры с ней даются ему с трудом.

– Она, наверное, была на редкость красива, – сказал он.

– Тем обиднее ей, должно быть, что теперь она такая старая.

– Вряд ли. Собственная внешность ее никогда не заботила.

– Но вы же сказали, у нее есть дочь. Значит, какое-то утешение.

Он согласился.

Когда они расстались, договорившись насчет фильма, который собирались посмотреть вместе, он вернулся к себе в кабинет и задумался, а не выстоял ли брак Брига и Дюши только за счет Рейчел. Казалось, в этой семье как должное принимали заботу Рейчел об отце – даже те вещи, которые должна была делать его жена.

Днем он явился на совещание к начальнику, застал его возмущенным и, как обычно, яростно критикующим правительство.

– Эттли точно спятил! Стоит нам только вывести войска из Египта, как эти черномазые уведут канал у нас из-под носа. И что нам тогда прикажете делать?

– Полагаю, это их канал, сэр, – рискнул высказаться он и сразу получил отпор.

– Чушь! Ничего подобного! Вам известно, какую сумму египетское правительство выделило на его строительство? Десять тысяч фунтов! А во сколько, по-вашему, обошелся канал? – Он гневно уставился на Арчи горящими голубыми глазами.

– Говорят, для защиты канала оставляют достаточные силы, сэр.

Капитан Карстейрс фыркнул.

– Все мы знаем, что это значит. Ровно столько личного состава, чтобы помочь в случае, если лопнула шина. Помяните мое слово, это правительство спит и видит, как бы все разбазарить. Империя разваливается на куски – взгляните на Индию! Эти чертовы социалисты позаботятся, чтобы за следующее десятилетие мы превратились во второсортную державу – им-то что за печаль? Пять лет с ними – и мы вернемся в 1937 год, когда наши армия и флот были курам на смех!

(Арчи знал, что Королевские ВВС он недолюбливает и обычно не принимает во внимание в своих расчетах.)

Беда с такими мужчинами, как он, заключалась в том, что их готовили ходить в плавания и командовать судами, а когда переводили на бумажную административную работу, от досады они превращались в сварливых и фанатичных консерваторов.

Он слушал воркотню Карстейрса, не перебивая, пока тот не дошел до стадии «у каждого в этой стране будет костюм и собственный треклятый автомобиль», и лишь потом сумел поднять вопрос, по которому пришел Арчи.

«Вот что бывает, – сказал он себе, – когда занимаешься делом, которое не любишь, просто для того, чтобы заработать ровно столько денег, чтобы и дальше заниматься тем же самым, – именно это я и делаю и должен остановиться».

Франция. Франция означала живопись – от этого слова он ощутил нервный трепет. Он так привык регулярно получать деньги, не испытывая той тревоги и возбуждения, какие всегда вызывали в нем попытки сделать что-то непростое, с изрядной долей вероятности, что потерпишь неудачу. В живописи, приступая к чему-то одному, можно прийти в итоге к чему угодно. Пока он работал, разрыв между тем, что он видел, и тем, как мог показать то, что видел, неумолимо разрастался, иногда до такой степени, что картина оказывалась заброшенной. Порой в ходе работы казалось, что игра стоит свеч, а результат чаще всего оказывался и не исходным видением, и не проваленной попыткой изобразить его, а чем-то вроде хитроумного компромисса. А потом, изредка и совершенно неожиданно, ему что-то удавалось… «Мне надо вернуться к этому», – думал он, беспокойно подходя к окну над балконом, чтобы выглянуть в сторону сквера.

Вечер был ветреный. Опадающие с деревьев лепестки ложились на землю к другим, уже потемневшим, – недавно прошел дождь. Малыш вяло попинывал большой резиновый мяч на одной из прямых, посыпанных гравием дорожек. «С точки зрения взрослых, скверы – самое подходящее место для детей, – думал он. – Там есть видимость зелени – трава, газоны, кусты, деревья, иногда цветы, – но все настолько упорядоченно и ограниченно, что не ощущается духа приключения, тайны: не доставляет удовольствие то, о чем заранее известно, что именно оно собой представляет». И он вдруг затосковал по тем двум видам из окон, по ровным рядам олив и абрикосов на красноватой почве, узким лентам полей подсолнухов или кукурузы, и обширным, захватывающим панорамам с другой стороны от дома, с долиной и холмами за ней, и далекими виноградниками на террасах, ниже которых раскинулась река – незримая, но обрамленная по ходу русла тополями, высаженными по берегам. Однако жаждал он в первую очередь света – той чистой пронзительной яркости, которой напитывался глаз. Пожалуй, лучшим в ней было ее постоянство – свет был одним и тем же изо дня в день. Очень быстро он выяснил, что работа над пейзажами в Англии – кошмар фальстартов и отсрочек, так как свет не бывает одинаковым даже два дня подряд, более того, меняется каждый час.