Искусство легких касаний - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пелевин cтр.№ 46

Голгофский оставляет сухумский след на будущее – и переключается на Норвегию.

По адресу, записанному в трактате про «Аненербе» (указан даже почтовый индекс) действительно проживает некий Курт З. Это глубокий старик, долго работавший в Балете телевидения ГДР, а потом, после объединения Германии – на культурной программе берлинского радио. Другой информации о нем нет.

Голгофский решает связаться с ним, пока тот еще жив. Готовясь к встрече, он смотрит записи выступлений Балета телевидения ГДР, затем читает материалы культурных программ берлинского радио, а потом перечитывает культурные программы берлинского радио под музыку Балета телевидения ГДР.

Когда немецкая культурная смесь начинает лезть у Голгофского из ушей, он решает, что готов к контакту.

Он пишет Курту З. письмо – но по зрелом размышлении понимает, что отправлять его нельзя: вряд ли Курт З. афиширует свое прошлое. Письменный запрос или телефонный звонок могут его спугнуть, и потом информатора будет не разговорить.

Голгофский летит в Норвегию лично.

Курт З., надо сказать, устроился неплохо. Он живет на берегу фьорда в красном деревянном доме на сваях. У дома большая открытая терраса – когда Голгофский выходит из машины, ветеран «Аненербе» сидит именно там, кутаясь в плед. У него седая борода и румяное лицо любителя сауны.

Голгофский говорит по-английски с небольшими вкраплениями немецкого. Он объясняет Курту З., что работает над книгой про Балет телевидения ГДР – и хочет задать несколько вопросов. Курт З. благосклонно кивает и приглашает Голгофского в дом.

На стенах в гостиной висят большой радужный портрет Элтона Джона, фото Обамы в Берлине и постер немецкой партии Зеленых. Все тайные нацисты, думает Голгофский, несчастны по-разному, но маскируются одинаково.

Курт З. спрашивает, как будет называться книга Голгофского. У того уже готов ответ: монография «Балет телевидения ГДР как ультимативная манифестация немецкого духа» (здесь Голгофский продлевает в будущее свою мысль насчет немецкой философии и «Аненербе», как бы надевая на один елочный шпиль другой, действительно окончательный). Курт З. хмурится и просит пояснить, что имеется в виду.

Голгофскому приходится импровизировать – но он не зря столько дней готовился к встрече.

Сперва он вспоминает немецкое название Балета телевидения ГДР – «Deutsches Fernsehballett». Буквально, рассуждает он, это переводится как «балет немецкого дальновидения», что можно и нужно рассматривать как центральный гештальт современных немецких медиа и общую метафору всей послевоенной германской культуры, западной и восточной. В наиболее полной форме это относится, конечно, к средствам массовой информации; Курт З. служил и в балете, и в новых немецких медиа – и как никто другой способен подтвердить или опровергнуть догадки автора.

Курт З. хмурится сильнее – и просит объяснить, что Голгофский имеет в виду, говоря о медийном гештальте.

Голгофский пускается в длинные рассуждения: ссылается на неизбежного Шпенглера и проводит аналогию: балетные па и антраша, дизайн костюмов и общая энергетика «Deutsches Fernsehballett» полностью отражены в практиках современных немецких СМИ.

Курт З. требует привести пример. Вот, пожалуйста, отвечает Голгофский, совсем недавний случай: опозорившись с фейковым журналистом, много лет публиковавшим поддельные новости, немецкий журнал начинает бойко разоблачать сам себя, торгуя уже не фейковыми новостями, а раскаянием и рассказами о том, как глубоко и безнадежно он пал. А когда с позора снят весь морально-финансовый навар, опять начинается business as usual.

Это, в сущности, и есть центральный гештальт «балета немецкого дальновидения»: яркое, пестрое, пафосное, самоуверенное и не просто бесстыдное, а где-то даже нагловатое покаяние, выдержанное в эстетике турецкого цирка («неясно, – замечает в скобках Голгофский, – отчего в России так боятся призывов покаяться – в двадцать первом веке пора уже допереть, что совесть не химера, а медийная презентация»).

В более широком смысле, продолжает он, «балет немецкого дальновидения» – это назойливая торговля деривативами своего раскаяния при всяком уместном и неуместном случае, общенемецкая культурная технология послевоенных лет, благодаря которой современные либеральные немцы ухитрились нажить на Холокосте куда больший моральный капитал, чем даже евреи.

Курт З. начинает быстро моргать. Ему уже трудновато успевать за риторикой гостя. Он пытается понять, в чем здесь, собственно, дальновидение.

Дальновидение здесь в том, охотно объясняет Голгофский, что германскому духу после известных событий двадцатого века приходится временно маскироваться, сознательно примеряя гротескно-китчевую эстетику Балета телевидения ГДР в качестве камуфляжа. Это надолго, но не навсегда – ибо после фильма «Гудбай, Ленин!» снимут и фильм «Гудбай, Франклин!». Вернее, «Саенара ^[10], Франклин!». Только сюжет там будет другой (Голгофский смахивает со лба вспотевшую от вдохновения фантомную прядь): если «Гудбай, Ленин!» есть по своему семантическому комплексу американизированное прощание с агентом немецкого генерального штаба, приведшим Германию к серьезной кармической катастрофе, то чем окажется «Саенара, Франклин!», нам еще только предстоит увидеть… И вот тогда Германия воспрянет! Дело фюрера победит!

Заметим, что вышеперечисленных ватных мнений Голгофского мы не разделяем даже в шутку – современная Германия является эталонной демократией именно из-за своего непростого прошлого, и нигде так остро не реагируют на метастазы фашизма, как там. Возможно, Голгофский сам не верит в то, что несет – и пытается всего лишь разговорить собеседника. Если так, метод срабатывает: глаза старого Курта сверкают.

– Да, – шепчет он, – да! Это так! Семена упали в почву! Я видел, видел сам!

Теперь у Голгофского отпадают всякие сомнения в том, что он прибыл по верному адресу. Он сразу забывает про Балет телевидения ГДР и меняет тактику: заговаривает с Куртом о Второй мировой.

Старичок охотно отвечает. По своей легенде, он юношей был призван в фольксштурм. И тут Голгофский переходит в атаку.

Он как бы случайно называет лагерь смерти, где Курт З. служил в спецчасти, а затем имя его прямого начальника в «Аненербе».

Старичок зеленеет от ужаса: он надеялся, что его нацистское прошлое никогда не всплывет.

– Только не отпирайтесь, – говорит Голгофский. – У меня есть фотографии.

– Я был ребенок, – шепчет Курт З., – мальчишка! Я ни в чем не участвовал. Я вообще не понимал, что такое «Аненербе», мне просто дали форму СС и заставили служить на побегушках. Это были безумцы и фанатики, да. Но я не был одним из них! Они нуждались в чем-то вроде прислуги, но обязательно с арийскими корнями. Заключенных в лабораторию даже не пускали…