Тайны древней Африки - читать онлайн книгу. Автор: Николай Непомнящий cтр.№ 69

Конечно, непрерывное усиление сонгайской знати должно было сопровождаться и таким же непрерывным ухудшением положения свободного сонгайского крестьянства, хотя сохранение большой патриархальной семьи и замедляло этот процесс. Не исключено, что какая-то часть аристократии уже в начале XVI в. использовала на своих землях труд свободных сонгаев напряду с рабским. Свободное трудовое население, так же как и в Мали, постепенно попадало в зависимое состояние, когда отличие его от рабов становилось почти исключительно правовым, а экономическая разница и вовсе переставала чувствоваться. Всегда и повсюду в истории сложение общественного класса крупных земельных собственников неизменно сопровождалось другим явлением: постепенно рождался и противоположный класс — зависимое крестьянство, причем в этой общей массе поначалу совсем разных, по выражению одного исследователя, «категорий свободы, полусвободы и несвободы» мало-помалу пропадала разница между бывшим рабом и бывшим свободным. С разных сторон и тот, и другой приходили к одному и тому же зависимому состоянию. Об этом нам уже приходилось говорить в главе о Мали, а в Сонгай развитие шло в том же направлении. Только в первый период после прихода к власти династии аскиев, в конце XV и начале XVI в., на некоторое время в этом непрерывном процессе усилилась его рабская «составляющая».

Но вот наступило царствование аскии Дауда, сына ал-Хадж Мухаммеда I. Оно оказалось вершиной расцвета сонгайской державы. И все тот же Махмуд Кати рассказывает о Дауде: «Он был первый, кто начал получать наследство воинов, говоря, что они-Де его рабы. Раньше так не бывало и после воина наследовались только лошадь, щит, копье — не более того…». И желая как-то оправдать Дауда, хронист сокрушенно добавляет: «А что касается захвата аскиями дочерей воинов и превращения их в наложниц, то эти прискорбные случаи предшествовали его правлению. Все мы принадлежим Аллаху, и к нему мы возвратимся…». Так к середине XVI в. господствующий класс начал наступление на права и интересы свободных сонгаев, стремясь понемногу уравнять их со своими рабами и вольноотпущенниками.

Но и для господствующего класса изменение условий по сравнению с Мали имело очень существенные последствия. Только что у нас шла речь о сравнительной жесткости сословных границ у сонгаев. А отсюда следовал совершенно недвусмысленный вывод: рабы, захваченные сонгайскими армиями в непрестанных военных экспедициях, могли быть либо использованы для продажи, либо посажены на землю. Ни о каком рабском войске не было речи до самого конца 80-х годов XVI в., когда хронисты впервые рассказывают об отряде евнухов-телохранителей при особе аскии Исхака II. И сонгайская военная знать могла не бояться опаснейшего конкурента — военачальников и прочих вельмож рабского происхождения.

И главный наш источник, суданские хроники, целиком такой вывод подтверждают. Они называют множество высших государственных, военных и придворных должностей, но напрасно стали бы мы искать на пятистах с лишним страницах арабского текста обеих хроник — а там названы не одни только должности, но и имена тех, кто их занимал в разные годы и при разных царях, — хоть что-то похожее на всесилие «ближних рабов», малийских «дьон-сандиги». Нет, на всех этих постах сидели свободные люди. И не просто свободные, а, так сказать, сливки сонгайского общества: царевичи всех рангов и всех степеней родства с царствовавшими особами — сыновья, братья, дядья. Пожалуй, единственным исключением был пост «кабара-фармы» — наместника города Кабары, гавани Томбукту: по традиции его всегда занимал доверенный раб аскии. Да еще аския Дауд, пришедший на царство с должности «канфари», дважды назначал на эту важнейшую должность государства своих вольноотпущенников.

Царевичи были очень многочисленны. Махмуд Кати постарался как можно аккуратнее перечислить всех детей аскии ал-Хадж Мухаммеда I, но и он, насчитав 31 имя сыновей основателя второй сонгайской династии, вынужден был закончить перечисление такими словами: «…и прочие, кого не счесть из-за их многочисленности. Это были те, кто мне сейчас вспомнился, но большая часть их пропущена».

При таком количестве лиц, которые, по крайней мере теоретически, имели право на престол — ведь в Сонгай, как и во всех мусульманских государствах средневековья, не существовало твердо урегулированного порядка наследования престола, — интриги и склоки между претендентами были совершенно неизбежны. В этом пришлось убедиться даже самому аскии ал-Хаджу Мухаммеду I; а последние дни сонгайского государства были омрачены мелкой и смешной в тогдашних трагических условиях усобицей между претендовавшими на престол аскиев царевичами. Как ни странно, но среди десятков этих царских родственников очень мало оказывалось в нужные моменты не то что талантливых и мужественных, а и просто мало-мальски распорядительных людей. Зато вся история царской семьи полна заговоров, предательств, подлостей и выглядит на редкость несимпатичной. В этом смысле отсутствие рабской аристократии вполне «компенсировалось» существованием многочисленной царской родни, к которой примыкала сонгайская военно-административная аристократия и правители вассальных княжеств.

Но правящий класс державы аскиев отличался не только отсутствием рабской знати. Второе важное его отличие было заложено уже в той поддержке, что оказали аскии ал-Хадж Мухаммеду влиятельные мусульманские круги во время его борьбы с ши Баро. Они не ошиблись в выборе: аскии пришлось расплачиваться за их помощь такими уступками, что очень скоро внутри господствующего класса мусульманская аристократия (кадии, хатибы, имамы мечетей крупных городов, а особенно шерифы, которых к тому времени по всему Судану развелось довольно много) — эта самая паразитическая группа знати — почти догнала по силе и влиянию военное окружение государей. Может быть, аскии и хотели таким путем столкнуть лбами две группировки знати, чтобы свою власть обезопасить от обеих. Но эта надежда не оправдалась, феодалы духовные оказались для центральной власти не лучше военных. Во всяком случае они им не уступали ни своевольством, ни жадностью. А в конечном-то счете именно духовные феодалы предали предпоследнего аскию — Мухаммеда Гао, отдали его в руки марокканских захватчиков, в то время как высшие военные чины остались ему верны до конца и готовы были продолжать сопротивление.

Мы познакомились уже с томбуктским кадием Махмудом и его притязаниями на объединение в своих руках светской и духовной власти в городе. Но аппетиты столпов правосудия этой торговой столицы Судана вовсе не ограничивались только городом. Еще отец Махмуда, кадий Омар, публично обругал не кого-нибудь, а самого аскию ал-Хадж Мухаммеда I только за то, что тот своей властью назначил кадия в один из соседних с Томбукту городков. С годами отношения между кадиями Томбукту и царским двором в Гао не делались лучше. Последние десятилетия существования сонгайского государства духовные князья Томбукту вообще были чем-то вроде молчаливой оппозиции — а впрочем, совсем не всегда такой уж молчаливой. Недаром один из последних правителей династии, потерпев поражение во время карательной экспедиции в Гурму, больше всего огорчался тем злорадным шушуканьем, которое-де поднимется в Томбукту, когда туда дойдет весть о его неудаче.

А открыто ссориться с томбуктской знатью, в руках которой была добрая половина всей внешней торговли государства, — этой роскоши аскии себе позволить не могли. Особенно последние. Вот и пришлось аскии ал-Хаджу II в 80-х годах XVI в. покорнейше просить у кадия ал-Акиба разрешения принять участие в расходах на перестройку большой мечети Санкоре в Томбукту.