Юность Жаботинского - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 27

Cтраница 27

Вам не кажется, что в этих строках куда больше глубинных чувств, чем в бравых мемуарах о любви к начальнику тюрьмы, жандармам и стражникам?

Если вы ночь за ночью, не зная окончательного срока своего заключения, лежите в тесной камере с зарешеченным окном, – о, вы не станете испытывать теплых чувств к тюремщикам, которые заперли вас наедине с парашей. По ночам в тюремных одиночках время течет куда медленней, чем на воле. Ерзая на соломенном тюфяке, вы будете либо обдумывать, как и что вы напишете, едва (и если) выйдете на свободу, либо вспоминать свои статьи в итальянской прессе – были там сведения, «порочащие государство», или не были? Конечно, были! Ладно, если бы только в статье о студентах вы написали: «В России вообще нечем дышать…» Но в следующей, опубликованной в той же «Аванти», – о Николае Втором: «Слабовольный, нерешительный, неспособный к живому чувству, под пагубным влиянием своих советчиков он совершил шаги, отмеченные крайней реакционностью. Замял дело о ходынской катастрофе. Петицию о свободе печати, присланную ему группой петербургских ученых и литераторов, переадресовал тем же министрам, против которых она была направлена. Не допустил выявления и наказания виновных в крупном деле о мошенничестве и казнокрадстве…»

Да что вспоминать какие-то фразы! Вся статья была антицарской, с цитатами из нравоучительных писем царю опального Льва Толстого. За это могут и в Сибирь сослать… Правда, и Джузеппе Гарибальди сидел в тюрьмах и ссылках. Но то были все-таки итальянские тюрьмы и ссылки на итальянские острова…

Нет, хватит! Бессмысленно терзать себя страхами кар за свои зарубежные публикации. Нужно спать, спать! Который час? Вот уже и небо светлеет за оконной решеткой… Когда-то, в своей юношеской поэме «Шафлок», которая так понравилась Ивану Бунину, он писал:

Да, обнять бы эту дочь! Ох…

– Я вышел на свободу, потому что, по словам начальника тюрьмы, переводчик не нашел в моих статьях «посягательств на достоинство государства»…

– Мазел тов! – ответила Владимиру мама.

– Они просто не нашли итальянского переводчика, – усмехнулась сестра.

Легкий фаэтон катил сквозь дождь вдоль еврейского кладбища, но уже в другую сторону Водопроводной улицы – от крепостной тюрьмы в Одессу. Вода косыми струйками стекала с крыши, извозчик в дерюжном плаще и капюшоне грубо нахлестывал пегого коня, конь при каждом ударе вскидывал мокрой седой головой и, подняв коротко подрезанный хвост, то и дело презрительно ронял увесистые плюхи, но Владимир, обросший, с редкой, как у юного монаха, бородкой, радостно вертел головой из стороны в сторону и хмельно вдыхал холодный и сырой воздух свободы.

Свобода!

Елки-палки, свобода! Ты прекрасна! И этот серый холодный дождь, и Водопроводная улица, и даже оба кладбища по обе ее стороны!

Как кричали тогда студенты? СВО-БО-ДА!!!

Теперь он знал это слово на вкус, на ощупь, на цвет и даже на вес. Сво-бо-да! – она расширяет грудную клетку, озонирует легкие и мозги, дает крылья плечам и лопаткам и замечательно разгоняет кровь. Вот что нужно всем евреям, вот что они получат и почувствуют в Эрец-Исраэль!

СВО-БО-ДА!

То, что в его итальянских публикациях «переводчик не нашел посягательств на достоинство государства», было чудом, просто чудом!

– Или он оказался моим читателем и заждался моих фельетонов, – весело предположил Владимир.

– Хвастун! – И сестра сунула ему конверт с деньгами: – Держи. Тебе к цирюльнику нужно, и срочно.

– Я тебя люблю, – ответил он, заглянув в конверт.

– А я тебя обожаю, – честно призналась она.

Дома, в Красном переулке, он рывком сбросил с себя всю одежду, пропахшую тюрьмой, и с наслаждением плюхнулся в чан с горячей водой, заготовленной Мотрей к его прибытию.

Затем, завернув распаренное тело в банное полотенце, спешно съел тарелку густого пахучего украинского борща со сметаной и мясной костью… торопливо надел свежую рубаху, шерстяные носки, теплые штаны и редингот…

– Ты куда? – удивленно спросила мать, когда он был уже у двери.

– В редакцию.

– Да к Марусе он! «В редакцию», – насмешливо съязвила Тамара.

Но дверь за ним уже закрылась.

Газета «Одесские новости»