Екатерина Павловна, великая княжна - читать онлайн книгу. Автор: Детлеф Йена cтр.№ 34

Масонские ложи появились в стране со времен Екатерины II. Павел I, как и его мать, терпимо относился к тому, что среди масонов были представители высших кругов русской аристократии. Александр I тоже вначале разрешил ложи, видя в масонах образованных людей, с которыми можно обсуждать свои либеральные и конституционные идеи. Хотя в России масоны никогда и не пытались отмежеваться от самодержавной власти, поскольку их существование или крах полностью зависели от воли самодержца, Екатерина II в зависимости от пользы для имперской политики и монархии то разрешала, то вновь запрещала масонские ложи. Об этом должен был помнить император, размышляя о конституционных идеях Сперанского.

Осенью 1809 г. Екатерина попросила Александра снабдить ее масонской литературой. Император с готовностью поделился с ней своими обширными познаниями в этой области, не замечая, что дает своей сестре в руки политическое оружие в борьбе против Сперанского и против своих реформ. Александр I достаточно критично относился к высказываниям апологетов масонства, но Екатерина Павловна прекрасно знала его склонность к мистицизму и своими самостоятельными суждениями решила продемонстрировать такую силу воли, которой, по ее мнению, не хватало брату. Получив от него в феврале 1810 г. сведения о сочинениях масонов и мистиков, она решительно заявляла в письме: «Я бы очень ошиблась, если бы не увидела корни масонства в христианском вероучении. Их находят возвышенными, но не божественными и, не осмеливаясь открыто признавать, создают общества последователей Христа; в этом содержание их тайны, их притч, их возвышенного благородства, и это правда, что среди самых искренних сторонников масонства находятся в высшей степени достойные люди» .

Со временем Александр I стал уклоняться от этих, пока чисто теоретических дебатов, полных колких намеков в адрес М. М. Сперанского. Он проявил твердость и запретил дальнейшую переписку на эту тему:.. ни слова о мартинистах» . Александр Павлович, видимо, догадывался, в кого на самом деле метила Екатерина. Дискуссии о пользе или вреде масонства должны были посеять в нем сомнения в необходимости тесных контактов с масоном Михаилом Сперанским. Но Екатерина, не высказав недовольства запретом, продолжала интересоваться этой темой. Прежде всего она настояла на назначении Ростопчина военным губернатором Москвы ^[12]. Сподвижник Павла I мог теперь без особых проблем часто бывать у нее и подробно докладывать обо всем, что так или иначе касалось масонства. Он даже сочинил докладную записку, в которой категорически отрицал возможность существования тайной организации любой формы, напоминающей масонскую. Наследие Павла I продолжало жить! Кроме Ростопчина Екатерина Павловна целиком и полностью могла положиться на Н. М. Карамзина. В феврале 1810 г. по ее настоятельной просьбе Карамзин прибыл в Тверь и шесть вечеров подряд читал ей вслух отрывки из своих трудов по истории России. В них историк воспевал могущество российского самодержавия и обосновывал его необходимость, опираясь на исторические факты.

Карамзин был так ошеломлен оказанным ему в Твери блестящим приемом, что, забыв о подобающей подлинному ученому беспристрастности, восторженно сообщал: …Я не могу… описать, как милостивы были ко мне великая княгиня и принц. Я узнал их намного лучше, чем прежде, так как имел возможность ежедневно по несколько часов беседовать с ними в перерывах между нашими историческими чтениями. Великая княгиня в любом звании была бы любезнейшей из всех женщин, а принц наделен ангельскими добродетелями и в некоторых областях имеет чрезвычайно глубокие познания» . Писатель вызвал в Тверь свою жену, и несколько недель супруги провели вместе с Екатериной и Георгом. Их ежедневные беседы стали своеобразным ритуалом. Карамзин, если верить его письмам, попал под столь сильное влияние Екатерины Павловны, что княгиня могла открыто использовать его в своей политической борьбе. Вместе с Георгом Гольштейн-Ольденбургским и Ф. В. Ростопчиным Н. М. Карамзин стал в Твери представителем некоего духовного ядра консервативной политической группировки, которая, опираясь на московское дворянство, подталкивала императора к войне с Наполеоном и интриговала против Сперанского. В этом кругу время от времени высказывались пожелания о возведении на престол Екатерины Павловны, которые наверняка льстили ее самолюбию.

Но группа действовала достаточно осторожно, не торопясь. Вода камень точит! Кроме того, стоило помнить, что они являются всего лишь подданными Их Императорских Величеств. Лишь Екатерина могла позволить себе громко и необдуманно бросить какое-либо опасное слово. В марте 1810 г., когда в Твери гостил Александр I, Ростопчин писал великой княгине: «Было бы эгоистично с моей стороны, если бы я возомнил отличиться в глазах той, которая вызывает в сердцах всех русских восхищение и любовь; но моя преданность личности и памяти царственного отца дает мне надежду, что проницательный взгляд столь похожей на него умом и сердцем дочери иногда обратится и на того, кто до сего дня руководствовался в своих поступках лишь верностью и честью». Если Ростопчин подразумевал в своих словах психологические особенности Екатерины Павловны, то он был недалек от истины. Отец и дочь были вылеплены из одного теста, и именно в этом верный слуга видел гарантию будущего процветания Российской империи: «Скоро при первой же подходящей возможности я пришлю точную, подробную записку о последних днях правления императрицы Екатерины и первом дне императора Павла, причем прошу Ваше Императорское Высочество все эти бумаги оставить при себе до моего возвращения в Тверь». Итак, Ростопчин проводил линию преемственности между великой княгиней, Павлом I и императрицей Екатериной Великой, внушал Екатерине Павловне возможность существования и Екатерины III. Его послания, содержащие тайный смысл, напоминали переписку двух заговорщиков, хорошо понимающих друг друга. Еще более искусно завуалированным был намек в следующих словах: «Я столкнулся в Москве со множеством слухов о разрыве с Францией и пораженческих настроениях в связи с падением курса рубля и ростом цен. Но нужно уповать на Бога» . Иными словами: Москва ожидает столкновения с Наполеоном, континентальная блокада парализовала экономику, а император уповает лишь на молитвы. Если бы Ростопчин не рассчитывал на полное согласие с этими критическими высказываниями со стороны Екатерины, он вряд ли осмелился бы написать эти строки. Тем более Александр I как раз в это время в Твери обсуждал с княгиней те самые принципиальные вопросы, которые наметил для себя в списке, составленном в декабре 1809 г.

В конце мая 1810 г., когда российский император вновь приехал в Тверь, Ростопчин писал Екатерине Павловне: «Жаль, что мясо теперь так дорого; жаль, что идет снег; жаль, что я не могу быть свидетелем Вашего счастья, этой достойной награды добродетелям, которыми Провидение одарило Вас на долгий жизненный путь» . Даже летом 1810 г., когда Екатерина уехала в Павловск, где должна была родить ребенка, Ростопчин не смог удержаться, чтобы в свои напутствия не вставить: «Даст Бог, Вы будете иметь счастливое потомство и в здравии и радости вернетесь к своему мирному жилищу, где я в числе первых буду иметь честь поздравить счастливую мать и поцеловать ручки внука или внучки моего и нашего общего Благодетеля» . Ростопчин взывал к дочери Павла I, напоминая ей о долге перед родиной, состоявшем в следовании священным православным традициям.