Ресторан "Хиллс" - читать онлайн книгу. Автор: Матиас Фалдбаккен cтр.№ 39

– Еще по стопке, – говорю я.

– Опрокинем еще по стопочке, – говорит развеселившийся Блез.

– Несите нам стопарики, – говорит Селлерс.

Дама-детка приподнимает лицо.

– А мне амаретто не принесете? – говорит она.

– Обязательно, – говорю я.

– Спиртное, настоянное на фисташковых орешках, ничем не испортишь! – говорит Селлерс. – Хороший выбор.

– На фисташках? – говорит Блез.

– Амаретто, король ореховых ликеров, – говорит Селлерс.

Баланс, который демонстрирует Дама-детка, сидящая ровно посередине между Селлерсом и Блезом, выдает в ней скорее бухгалтера, чем танцовщицу. Ссутулившись, я шагаю назад, к бару, и оставляю заказ на амаретто. Он сказал, на фисташках? – спрашивает Шеф-бар. Так и сказал, говорю я.

Я приношу Анне лазанью с пекорино, аранжированную как она любит, с зеленым салатом, плюс колу и на отдельной тарелочке – сваренную романеско. Романеско больше для развлечения, говорю я. Не обязательно есть ее всю. Но нет, Анна хочет съесть всю целиком. Тут она замечает мою забинтованную руку.

– У тебя рука болит?

– Да, прищемил ее вчера в подвале, теперь у меня жуткий волдырь.

– Бинт запачкался. Ты не менял повязку?

– Нет, со вчерашнего дня.

– Я могу тебе помочь, когда поем, – говорит она. – Нас в школе учили оказывать первую помощь.

Сыр, которым лазанья посыпана сверху, очень горячий, можно обжечься, Анна знает это; может быть, поэтому она сначала принимается за романеско. Или ею движет любопытство? Забавно, что ее заинтересовала моя выдумка. Она берет вилку в руку и, держа ее как прутик, отделяет кусочек капусты и пробует жевать. Вкусно, показывает она легким кивком. Я спрашиваю ее, не поперчить ли ей пасту. Да, пожалуйста, говорит она. Я иду за большой мельницей для перца, которая ей всегда нравилась. На пути назад меня перехватывает Мэтр.

– Надо бы постараться, чтобы сегодня снова не вышло так же поздно, – говорит он.

– Простите?

– Я о ребенке.

– Нет, конечно, – говорю я.

– Только подлец отдает больше, чем у него есть, знаешь ли.

Одним из важнейших качеств современного человека, если существует такое понятие, является умение справляться с избыточностью, говорит Эдгар. А если человек не обладает таким качеством? Плохи дела такого человека. У меня не всегда получается успешно фильтровать или сортировать непрерывный поток впечатлений, этот постоянный наплыв. И уж Мэтр, правду сказать, мне тут не помощник, постоянно отпускает ехидные замечания в мой адрес, пробивая брешь в моей защитной броне. Ну неужели нельзя дать мне спокойно посыпать лазанью девчушки перцем, а не подлавливать меня на полпути с какой-нибудь каверзой? Я подхожу к Анне и перчу ее лазанью, трижды резким движением крутанув мельницу.

Опять за столиком 13 разгулялись. Селлерс просит меня подойти поближе. Мне приходится чуть ли не на колени встать, чтобы расслышать, что он говорит. Есть у серфингистов такое выражение: tuck knee. Это значит, колено слегка согнуто и вывернуто вбок, чтобы центр тяжести сместился ниже. Этим термином пользуются и скейтбордисты, и сноубордисты. Вот сейчас у меня tuck knee. Бинт прячу за поясницу. Я бы так сказал: совсем другое дело оказаться в позе tuck knee в зале «Хиллс», чем на тихоокеанской волне или на бетонной рампе в Санта-Монике. В «Хиллс» tuck knee равнозначно неуклюжести, а не стилю. Подчинению. Послушанию. А то и уничижению.

– Как-то все у нас тут сдвинулось, но нельзя ли нам заказать еду? – говорит он.

– Но вы уже заказали сыр? – говорю я.

– Придется нам мыслить нестандартно. – Он смеется низким и сиплым смехом курильщика.

Все перевернуто с ног на голову. Начали с сыра. Хотят заказать ужин после сыра. Я медлю. Селлерс смотрит на меня. Давайте, у нас получится, говорит он. Наверное, получится, говорю я. Позвольте только мне завершить одно дело, прежде чем я приму у вас заказ? Это недолго. Разумеется, говорит Селлерс. Раз это необходимо. Я искоса взглядываю на Анну. Она едва успела притронуться к лазанье. Анна, можно тебя побеспокоить? Анна улыбается. Можешь мне руку перебинтовать? Конечно, давай, отвечает она без малейшего колебания, что так типично для детей. Она тут же поднимается со стула. Спрашивает, куда идти. Надо сходить в подвал за марлей, говорю я. Хочешь со мной? У нас совершенно особенный подвал. Да, она хочет; энергичным шагом она впереди меня проходит сквозь суконные портьеры, выходит на улицу, сворачивает за угол и оказывается перед люком в подвал. Холодно как всегда. Уже довольно давно стемнело. Неоновая вывеска на другой стороне улицы окрашивает мои руки попеременно то в разбеленный цвет сомо, то в бледно-зеленый. Анна с интересом наблюдает за моей возней с ключом и замком. Я сконфуженно смеюсь. Цвет ее лица меняется.

Поставив левую ногу на нижнюю ступеньку, я предлагаю Анне спуститься. Лестница очень крутая, тебе бы лучше повернуться к ней спиной, говорю я. Анна разворачивается и потихоньку спускается, вставая на ступени пятками. Ее ноги как следует упакованы в гигантские сапоги-луноходы, это же настоящие классические луноходы, они выглядят до смешного огромными на ее тоненьких спичечных ножках. Ого, у тебя луноходы, Анна? – говорю я. Да, говорит она. Я держу здоровую руку наготове на случай, если Анна споткнется, но не прикасаюсь к ней. Она осторожно спускается и оглядывает подвал. Вау, говорит она. Она явно никогда не видела ничего подобного.

– Ничего себе, бочки с вином. Они настоящие?

Несколько лет назад мне пришлось обратиться за экстренной медицинской помощью, потому что в ушах у меня пронзительно звенело. Пока врач в кабинете расспрашивал меня и заполнял карту, я случайно увидел на экране компьютера слова, написанные им.

– Колеблющееся лицо, – написал он тогда. Похоже, та же история происходит с моим лицом и сейчас, оно колеблется.

– А как далеко он тянется? – спрашивает Анна.

– Далеко. Не знаю точно.

Света тут недостаточно для того, чтобы мы смогли добраться до секции с ящиками, в которых хранятся мешковина, марля, ветошь, полотенца, ремни, катушки, лоскуты, вязаные подставки под горячее, передники, парадные скатерти и накидки; мне нужно найти кнопку выключателя лампочки, освещающей следующее колено подвала. Анна спрашивает, где лежит марля. Я думаю, что нужно идти прямо вперед до развилки, а там свернуть направо, то есть в сторону, противоположную от того места, где хранятся фрукты, овощи и романеско. Секунду, и я поверну следующий выключатель. Я на ощупь продвигаюсь вперед вдоль стены и поворачиваю рычажок выключателя, но свет загорается под лестницей. Ошибочка вышла, смеюсь я. Но Анны рядом нет. Это же безумно опасно. Я ее не вижу. Стою, упираясь макушкой в потолок. Все во мне опускается, кроме моей так называемой непроницаемой физиономии. По утрам я вижу в зеркале страшную картину постигшего мое лицо опустошения. Я думаю, подобное же опустошение царит и внутри, в мозгу, в печени, а также в пещеристых телах пениса. И наверняка в нервной системе тоже. Чисто физическое разрушение нервов отчасти может служить объяснением тому, что на смену юношеской самоуверенности по мере старения приходит сокрушительная неуверенность в себе. Разве не должно все быть наоборот? Чтобы человек с годами становился все более уверенным в собственной правоте? Я пытаюсь мыслить позитивно. Каждый день, видя в зеркале свое старое, увядшее лицо, я говорю себе: сегодня у тебя самое молодое лицо из тех твоих лиц, что тебе предстоит увидеть в дальнейшей жизни.