Кока-гола компани - читать онлайн книгу. Автор: Матиас Фалдбаккен cтр.№ 72

В ритмеестеровом подъезде я прохожу мимо бабенки, с которой я с удовольствием бы перепихнулся не по-миссионерски. Мы взглядываем друг на друга, проходя мимо. И все, забыто. Мешки с молоком врезаются в пальцы. Я ругаюсь. Блин, просто чудо, что можно так вспотеть и распариться, когда на дворе такая холодрыга. Когда я стучусь, Ритмеестер кричит войдите. Он сидит в своем вольтеровском кресле и улыбается. Выглядит он ну донельзя хреново. Мне хочется прямо в дверях развернуться и уйти. Даже не знаю, где еще на хрен найдешь человека с такой нездоровой внешностью. Как обычно, в квартире чисто и прибрано. Паркет сверкает. Журналы и книги сложены аккуратнейшими стопками. Ни одной на хер кофейной чашки на столе. Пыль вытерта. Воздух чистый и т. д. Бывают же такие чистюли и аккуратисты, что у них даже мусор кажется чистым. Это особенно верно по отношению к некоторым особам женского пола. Я у некоторых таких бывал и каждый раз поражался, заглянув в мусорный бак. Пластиковые обертки и скомканная бумага и яичная скорлупа выглядят так, будто их вымыли перед тем, как выкинуть. Те же особы могут, очевидно, совершать в сортире какое угодно дело без каких-либо последствий. Когда они выходят их туалета, от них исходит легкий аромат розовых лепестков. Похоже, так же оно и у Ритмеестера, вот только его внешность — это уж действительно большаая ложка дегтя в бочке меда. Он не делает никаких поползновений встать, пока не замечает мешков, которыми я увешан. Тогда он вскакивает и идет мне навстречу. По традиции я все их составляю на пол, он пытается поднять сразу все вместе, но ему это не удается, тогда он принимается носить их на кухню по два за раз и расставлять в шкафчике под рабочей поверхностью стола. Покончив с этим делом, он начинает говорить. Есть у него такое правило монолога. Он распинается о второй мировой войне, о том, что, собственно, не так уж дофига много канадцев и американцев и англичан погибло в день высадки в Нормандии, если сравнивать с первой мировой войной, с тем, каковы бывали потери в крупнейших сражениях, и что в день высадки союзников наибольший ущерб нанесли не пулеметы немцев, но восьмимиллиметровые пушки, и что РЯДОВОЙ РАЙАН, последний фильм, который он видел в кино перед тем как уйти в изоляцию, слишком уж смягчает картину событий. Я его не слушаю, потому что думаю о том, как бы мне встрять так, чтобы его сразу не переклинило. Через пару минут я достаю чек и ручку, которой пишу «Ты от папы Ханса ничего не слыхал? Это важно!» на чеке. Протягиваю чек ему. Ритмеестер, прежде чем прочитать это, пять секунд, не меньше, стоит в недоумении. Затем он с подозрением смотрит на меня и отвечает «Ннеет?» Я открываю рот, чтобы начать рассказывать, но меня встречает «ННЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТТТТТТТХХXX!!!!» Ритместер поднимает обе руки и закрывает глаза ладонями. Да, в этой его поганой дыре и рта-то нельзя открыть. Он отходит к письменному столу и достает небольшую стопку листочков бумаги. Потом он указывает мне на диван и жестами дает понять, что я должен все написать там. Я так громко вздыхаю, что он вытаращивает глаза и говорит: «Ну-ка поаккуратнее, а то вылетишь отсюда!» Псих ненормальный, на мой взгляд. Невротик долбаный. Я какую-то секунду тешу себя мыслью сочинить историю, не имеющую ничего общего с действительностью, просто ради того, чтобы Ритмеестер вместе со всем своим концерном ЕБУНТ провалился к чертовой матери, но успокаиваю себя тем, что все и так провалится к чертовой матери, один черт. Вот что я пишу на его листке:

Симпеля орестовали и ктото на всех нас накрысятьничал. Палицыя знаит о тебе и мне и аба всех нас ваще. Они наверна за тобой скора придут. Преми меры придастарожнасьти.

Ритмеестер читает. «Блин, у тебя дизлексия, что-ли?» Он стоит передо мной, сложив руки крест-накрест на груди. Я пишу НЕТ снизу на листке, думая о том, что табличку Прием: трудовые споры в центре занятости я всегда прочитываю как Помрем: трупами скоро. «Ах вот как, нет?» говорит он, ухмыляясь. Затем он идет в свой кухонный уголок, открывает ящик и достает целую кипу пластиковых мешков. Все они из того супермаркета, откуда я только что явился. Он направляется к стеллажу с видеокассетами и рассовывает по пакетам порнофильмы с двух полок. Затем он начинает заполнять остальные мешки журналами из трех определенных стопок. Через некоторое время он смотрит на меня и говорит:

— Ну что, давай, начинай таскать. Ты ведь за один присест все это не унесешь, Айзенманн?

Я стою и тупо пялюсь на него пару секунд, пока он не продолжает:

— Ну, шевелись. Уноси все это. Выброси куда-нибудь. Что, никак не можешь понять? У меня все рассортировано по категориям, по датам и по степени законности. Вот я тебе даю незаконные вещи. От них надо избавиться. И ты должен это для меня сделать. Ну давай, приступай. Дизлектик несчастный.

Я киваю и слегка задумываюсь о том, куда же мне все это девать, но мне неохота больше слушать, как меня обзывают, и я поднимаю пять-шесть мешков с видео и с журналами и выхожу в дверь. Ритмеестер за моей спиной продолжает опустошать полки. Я спускаюсь по лестнице и выхожу на улицу. Ритмеестер живет точнехонько посреди города. Нет центрее того центра, где он живет. Я стою в подворотне и оглядываю улицу, смотрю налево и направо. В двух кварталах отсюда припаркован грузовик, кузов которого прикрыт брезентом. Я подхожу к нему и проверяю, не сидит ли там кто-нибудь. Потом я отстегиваю парочку резиновых стропов и приподнимаю брезент. В кузове валяются инструменты для дорожных работ, но в остальном места там много. Повсюду кишит народ, которому до меня так же мало дела, как мне до них. Я скидываю мешки в кузов грузовика. Один из мешков переворачивается и из него выскальзывает серия журнальчиков под названием ПОД-И-ПЕРЕРОСТОК. На обложке верхнего из них изображен член, засунутый в жопку чрезвычайно довольной малолетки. Член весь в дерьме. «Счастливого Рождества дорожной службе от Ритмеестера», думаю я и возвращаюсь к нему.

Ритмеестер уже наполнил порнухой еще по меньшей мере десять новых мешков. Я захожу и пытаюсь сгрести сразу всю кучу, но ни фига. Выйдя на улицу, я вижу, что грузовичок дорожной службы уехал. На другой стороне ведется ремонт фасада, там стоит мусорный контейнер, я скидываю мешки в него. Последнюю порцию нелегальных материалов я вываливаю в мусорный бак, стоящий позади Центрального Театра. Чтобы упихать туда все, приходится снять с бака крышку. Я делаю последнюю ходку к Ритмеестеру, чтобы с ним проститься. Он уже опять расселся в вольтеровском кресле и сложил руки у рта. Его гнусные глазки такие как бы пронизывающие и остренькие. Лично меня ужасно раздражает, что он себя считает таким на хер всезнайкой. Он рукой подзывает меня к дивану. Я повинуюсь.

— Ты должен проследить, чтобы папа Ханс избавился от всей корреспонденции, всех контрактов, всех отчетов и прочих таких вещей, говорит он. Я киваю.

— Он рассказал мне, что в документах, касающихся ЕБУНТа, у него полный порядок, и я тут полагаюсь на его слово. Вот что ему вообще-то следует сделать, так это уничтожить все материалы, зафиксированные на бумаге. Вряд ли он сумеет разобраться со своими финансами до того, как к нему постучатся представители властей, но уж это ему придется разгребать самому. Главное, чтобы они не получили доказательств контактов между нами. Пусть уж лучше Ханс смирится с передачей финансов ЕБУНТа в другие руки, пока он сражается с налоговыми властями. Вот, собственно, и все, ничего страшного.