— Черт бы всех бы подрал к ебене матери, говорит Симпель и спускается к Жидпису Задомбею, управдому, смотрителю, сообщнику, чтобы спросить, нет ли у того снотворного в запасах. Жидпис, как обычно, расселся и не с той стороны читает какую-то арабскую газету.
— Снатворних? Какая вапрос! У мине в мая квартира 001 снатворних таблетки хватит на вся нация! Нет никакой прумблем, Симпель! Нет никакой прумблем! И читоби в ваде растварялис? Никакой прумблем!
Он шаркает в квартиру 001 и возвращается с двумя пузырьками растворимых в воде снотворных пилюль. Симпель видит, что из-под обшлагов брюк у него высовываются пижамные штаны. «Да, тут много кто соседей долбает, понятно», думает он и поднимается на лифте к себе. Он закидывает таблетки в сумку и присаживается к столу на кухне. Мома-Айша стоит к нему спиной, жарит. Симпель оглядывает ее с головы до ног. «Да, ни малейшего изъяна в этой женщине», думает он стопроцентно искренне. Действительно, как ни крути, у Мома-Айши ни малейшего изъяна не сыскать.
Часам к двум, когда они уже заканчивают трапезу, домой возвращается Лониль, без рюкзачка. Симпель и Мома-Айша пытаются поздороваться, Лониль в ответ начинает скакать на диване.
ТЮП ТЮП ТЮП. И неведомо им, что он сегодня усидел полтора литра ЭКСТРИМ ЭНЕРДЖИ. Лониль пукает. Он пукает и скачет. Маленькое его тельце раздулось от углекислоты как шарик. Мома-Айша и Симпель даже не смеются. Мома-Айша закуривает и уж собирается спросить, куда он подевал свой рюкзак, как замечает, что он валяется под тумбочкой для телевизора, точно там, где он лежал по крайней мере со второй половины дня в четверг.
— Сиимпель, говорит она с осуждением.
— Ти должен следи, чтоби Лониль брал с собой рюкзек в школу…
— А разве он не взял рюкзак? Вот гадский потрох! Я же ему напоминаю, Мома-Айша, а ему все пофигу.
— Ти ему в руку должен давай, понимаешь…
— Какого черта, я скоро весь день что ли должен буду просиживать в классе у него как какая-нибудь классная дама, так? А на переменах носиться за ним как чертов охранник. Во, блин, хороша система.
Оставшееся до начала операции ДУХОВНОСТЬ время уходит на то, чтобы слегка пожурить Лониля и рассказать Мома-Айше о прощальной записке Катрины Фэрёй. Мома-Айша соглашается, что об этом лучше помалкивать. Симпель так и таскает записку в кармане с тех пор, как Типтоп ее нашел в субботу.
ДУХОВНОСТЬ
Вполне возможно одновременно быть на взводе и скучать. А скука не обязательно лишает тебя решимости действовать. Хорошим доказательством этого служит состояние Симпеля на данный момент. Он направляется к улице Хинриксгате, где находятся студии ТЕКСТИЛЯ 16; ему безгранично скучно, но в то же время он побаивается. Можно чуть ли не утверждать, что он движим двумя силами: страхом и скукой. Он так жутко скучает и боится, что начинает выстраивать приоритеты. В целях подкрепления собственной мотивации он мысленно перебирает явления, с которыми сражается:
— На первое место, определенно и без всяких сомнений, выходит школьная система с педагогикой и проч., думает он. Самый что ни на есть питомрассадник условностей.
— Второе место достанется прочим образовательным и воспитательным институтам: нуклеарная семья, новостные программы, университеты и т. д.;
— На третьем найдем бюрократию как таковую;
— На четвертом — общественный транспорт;
— На пятом вытрезвители и наркологические клиники;
— На шестом благотворительные кампании по сбору средств;
— На седьмом — культура (в т. ч. архитектура и дизайн);
— На восьмом поддержание чистоты;
— На девятом наемный труд;
— На десятом — представления о позитивных ценностях (уважение/заботливость/солидарность и т. д.).
Прочие же убийственно раздражающие и приевшиеся феномены в большинстве своем так или иначе можно подогнать под эти категории, думает он, не переставая курить. Костюм папы Ханса сидит на нем хорошо, и Симпель сойдет в нем за галериста почти при любых обстоятельствах.
Добравшись до нужного адреса, он останавливается и тяжело вздыхает. Ему до смерти неохота вести себя приветливо. Затем он проглатывает 1 мг ксанакса и входит. На лестничной клетке развешено до неприличия много объявлений о разных культурных мероприятиях. Симпель пытается не смотреть на них. Нужно постараться сохранить лицо, не дать себе завестись сразу же. Но всего только от близости к новостям культурной жизни разного рода у него подскакивает пульс. Все здесь имеет тошнотворно творческий вид; лестничная клетка выглядит, если не сказать ухоженной, зато цветастой. На втором этаже он попадает в коридор, уходящий от площадки налево и направо. На ближайшей двери указан номер 118. Симпель понимает, что до помещения 309 ему необходимо миновать еще два этажа культурно-массового кошмара. Он продолжает подъем, не отрывая взгляда от ступеней, чтобы не видеть заголовков такого рода:
КУРСЫ ИЛИ КУЛЬТУРА?
НЕОПРОВОКАЦИОННЫЙ ДИЗАЙН
ЗАРЯДИСЬ ЭНЕРГИЕЙ!
ШАРОВАЯ МОЛНИЯ. ТРИ СОВРЕМЕННЫХ ХУДОЖНИЦЫ
ЖИВОПИСЬ СОПРОТИВЛЕНИЯ
ИМПУЛЬСЫ И НАХОДКИ
ЧЕТЫРЕ КРЕАТИВНЫХ ХУДОЖНИКА-ЮВЕЛИРА
ИСКУССТВО УМЕРЛО — ДА ЗДРАВСТВУЕТ НОВОЕ СКАНДИНАВСКОЕ ИСКУССТВО
СОТКАТЬ ОТНОШЕНИЕ К ЖИЗНИ
СТЕКЛО&СВЕТ
ШВЕДСКИЙ СУБВЕРТИСМЕНТ
ФАРФОР И СМЫСЛ ЖИЗНИ
ИСКУССТВО&ВОЙНА. ЧТО СТОИТ ЗА НИМИ?
ЧУДЕСА КОВРОВОГО ТКАЧЕСТВА
На третьем этаже культуртрегерские плакаты тянутся вдоль по коридору и влево, и вправо. «Что за черт! Хотят совсем народ доконать, что ли, уроды?» бормочет Симпель себе под нос. И один такой заголовок легко вывел бы Симпеля из себя при иных обстоятельствах. Нелегко ему искать номер на двери, стараясь в то же время не отвести глаз от пола. Он, прищурившись, вглядывается вдаль и пытается рассчитать расстояние от одной двери до другой, затем быстро устремляется вперед, мимолетно поглядывая по сторонам примерно в тех местах, где, как ему кажется, должны находиться двери. Такая техника срабатывает довольно хорошо, если не считать того, что только зайдя далеко по коридору налево, он обнаруживает, что шел не в ту сторону. «НУ СУКИ, БЛЯДЬ!» беззвучно вскрикивает он и, вперив глаза в пол, разворачивается. 309 оказывается в самом конце направо. В коридоре стоит полнейшая тишина. «Совсем эти козлы не работают, что ли?» спрашивает он сам себя. «Да уж, трудно, должно быть, заставить себя делать то, что ты в глубине души ненавидишь», осеняет его. Перед комнатой 309 он долго стоит, тяжело вздыхая. Поправляет пальто, смотрит, все ли на нем в порядке. «Клюнет она на это, точно, клюнет. Никакого сомнения не может быть в том, что ты галерист, Симпель. Посмотри на себя. Посмотри на себя». Он слегка отряхивает костюмные брюки, приглаживает волосы ладонью и стучит в дверь.