Стоит только замолчать - читать онлайн книгу. Автор: Джесси Болл cтр.№ 8

инт.:Полицейские разрешили вам дотронуться до его руки?

дзиро: Не помню, что делали полицейские. Наблюдали, но не мешали нам. Не думаю, что они считали Сотацу хоть чуть-чуть опасным. Если бы вы его хоть раз увидели, вы бы не сочли его опасным, ни в малейшей мере.

инт.: И что он сказал – вы говорили, тогда он заговорил, – что он сказал?

дзиро: Он сказал: “Брат, я ничего не делал. Я этого не делал”.

инт.: А вы что сказали? Наверно, для вас это стало шоком.

дзиро: Шоком – нет. Именно этого я от него и ждал. Я сказал ему, что он этого не делал, потому что я верил, что он этого не делал, и тут он ответил, подтвердил мои слова. Все было совершенно ясно.

инт.: Но, должно быть, вы испытали определенное облегчение?

дзиро: Даже не знаю. Внезапно там, где раньше было пусто, выросла здоровенная гора, которую надо было покорять. Теперь встал вопрос, каким способом попробовать его вытащить. Раньше это были просто свидания, просто стоишь там – и все. В общем, я тут же включил мозги.

инт.: И вы ему что-то сказали?

дзиро: Я сказал, что ему надо добиться, чтобы пришел адвокат, и что ему надо подписать документ с отказом от признания. Я сказал, что если он согласен, пойду запишусь, чтобы пригласить адвоката. Но он заколебался. “Не знаю, – сказал он. – Не думаю, что это важно”. А я попытался убедить его, что да, важно, сам не знаю, что я ему наговорил, но, когда я уходил, он согласился поговорить с адвокатом и сказать адвокату то, что сказал мне. Я ушел и сразу же поехал в больницу, навестить отца. Мать была у него, и я им сказал. Мать прямо затряслась. Она не плакала, просто сидела и тряслась. Отец был почти весь забинтован и тому подобное. Он сделался словно каменный. Он сказал: “Почему он подписал признание, спроси его”. Я сказал, что не подумал его об этом спросить. Он сказал, что надо было подумать. Я извинился, что не подумал об этом. Он всегда был со мной очень суров, мой отец.

инт.: И тогда вы пошли записываться на визит адвоката?

дзиро: Да.

инт.: Вы сказали, что адвокат должен был прийти через три дня.

дзиро: После этого я снова пошел к брату. Это было, наверное, на следующий день. Мне надо было на работу, так что я пришел к нему поздно. Он, казалось, впервые обрадовался, что я пришел. Я у него спросил, почему он подписал признание. Если он этого не делал, зачем подписал? Он сказал, что об этом говорить не может. Я сказал, что придется. Он снова примолк. Я не смог из него выжать больше ничего. Простоял там минут сорок пять, надеялся, что он передумает и заговорит. Но нет. Я напомнил ему, что приду с адвокатом, и ушел.

инт.: Какого числа это было?

дзиро: Не помню какого. Столько времени прошло! Он отсидел уже недели две, никак не меньше. На следующий день я встал и поехал навестить отца, а от него на завод, к самому началу смены. У меня еще была надежда. Я думал, может, адвокат сумеет его убедить, чтоб он рассказал про это. Когда я приехал в больницу, отец уже шел на поправку. В тот день его собирались выписать. Он сам мог ходить. Я сообщил ему новости – мол, я устроил, что придет адвокат, попробовал выяснить насчет признания. Он держался очень холодно.

инт.: Что он сказал?

дзиро: Со мной он всегда был очень холоден. Думаю, он никогда меня не любил. Но в этот раз он был очень суров. То, что с ним случилось… Может быть, на это он истратил что-то, что было у него внутри. И теперь этого чего-то в нем больше не было. Он сказал, что я дурак. Что я на побегушках у дурака и что я дурак. Пока он это высказывал, пришла сестра. Я даже не знал, что она здесь. Думал, она в Токио. Они оба талдычили, что Сотацу подписал признание и оно, должно быть, правдивое. Что я всегда верю людям, что я дурачок, что я должен препоручить дело тем, у кого побольше соображения. Сказали, ясно, что он совершил преступление, и теперь надо заставить его сознаться таким образом, чтобы он избежал казни. А это, другое, то, что он невиновен, – только фантазия, фантазия, которую я ему навязал. Когда я рассказал, как сказал Сотацу, что считаю его невиновным и мои слова подтолкнули его сказать мне, что он невиновен, сестра рассердилась. Сказала мне, что я глупый – разгуливаю по городу, веду себя вот так, что я не должен ворошить осиное гнездо. Отец с ней согласился. Сказал, чтобы я ушел, что дома мы увидимся, а теперь ему хочется отдохнуть. Ближе к вечеру он собирается вернуться домой, но пока ему хочется отдохнуть. Я ушел вместе с сестрой, и она снова сказала мне, что я идиот, потому что причиняю отцу новые неприятности и беспокойство, а он и так попал в больницу, его избили, он был на грани смерти. Я попросил прощения. Я растерялся и… опять же… я так все время говорю, но я был очень молод и мало знал жизнь. Теперь, наверно, я поступил бы по-другому, но вообще-то моя сестра всегда оказывалась права. И отец тоже. Я не оправдал надежд их обоих.

(Конец записи.)

[От инт. За день до этого брат ушел, не закончив интервью. Очевидно, обнаружил, что ему трудно говорить о своих отношениях с отцом и сестрой. Думаю, то, что он вообще решился открыть это мне, постороннему, хорошо показывает, как много значил для него Сотацу. Дзиро очень хотелось, чтобы люди узнали всю что ни на есть правду о тех событиях. У меня сложилось впечатление, что я был ему неприятен; точнее, я в этом почти стопроцентно уверен. Однако в то же время он не сомневался, что я сделаю все, как подобает. На профсоюзной работе он, должно быть, привык к компромиссам, привык идти на компромиссы и работать с неприятными ему людьми. И все же в таком состоянии ему было трудно поддерживать разговор, так что в тот день мы прервались, а на следующий день возобновили работу.]

≡

инт.: Итак, из больницы, после встречи с сестрой вы поехали прямо в участок?

дзиро: Нет, я не мог; мне надо было на работу. Я поехал в участок после смены – наверно, в восемь часов вечера. Когда я туда приехал, то увидел, что оттуда выходит одна… Девушка, про которую я знал, что Сотацу с ней знаком.

инт.: Она была его девушкой?

дзиро: Не думаю. Но, по-моему, она его знала. И я предположил, что она приходила к нему на свидание, хотя меня это озадачило. Я думал, свидания разрешаются только родственникам. Очевидно, ее туда пустили, и пускали много раз. Один надзиратель сказал мне, что она приходила каждый день. Ее звали Дзито Дзоо.

инт.: Она с вами поздоровалась, проходя мимо?

дзиро: Она меня проигнорировала, и ничего удивительного. Мы не были друзьями, а меня тогда игнорировал весь город.

инт.: И что случилось, когда вы подошли к его камере?

дзиро: Адвокат был уже там, в участке. Он подошел к камере вместе со мной. Сотацу стоял спиной к нам; он сказал адвокату: уходите. Адвокат очень рассердился. Он очень занят. Знаю ли я, что у него буквально сотни дел? Знаю ли я, что у него нет времени на такие штучки? Я извинялся, как умел, и вышел вместе с адвокатом из участка, извиняясь перед ним до самой машины, пока он не уехал. Когда я вернулся в участок и надзиратели снова отвели меня к Сотацу, он не стал со мной разговаривать. Не оборачивался. Стоял посреди камеры, отвернувшись. Я был уверен, что это значит, что он невиновен. Но если он не хочет говорить, что невиновен, я просто не знаю, что делать. Я поехал домой, а моя девушка… она ждала меня у ворот. Сказала мне, что собрала свои вещи. Переезжает обратно к своим родителям. Больше не может со мной видеться.