Осень ацтека - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 109

Позор заключался уже в том, что я вообще мог подумать о такой возможности, но, случись это на деле и проиграй я забег, не приняв в нём участия, пойди я тогда на поводу у Иксинатси и соблазнись лёгкой жизнью на островах, сомневаюсь, чтобы с таким грузом на совести мне бы удалось жить там долго и безмятежно. В конце концов я возненавидел бы себя, а потом эта ненависть неизбежно обратилась бы и против той женщины, которая толкнула меня на путь измены. Содеянное во имя любви погубило бы саму эту любовь.

К величайшему своему стыду, я и сейчас не могу сказать, что сознательно отверг отступничество и избрал стезю чести, ибо случилось так, что выбор за меня сделали боги.

В тот памятный день ближе к сумеркам я вернулся к морю, где ныряльщицы уже выходили на берег с корзинками, наполненными последним сегодняшним уловом. Иксинатси была среди них и, увидев, что я жду её, окликнула меня с лукавой, многозначительной улыбкой.

— Я думаю, что теперь, дорогой Тенамакстли, я должна тебе по меньшей мере ещё одну кинуча. Вот сейчас нырну и принесу тебе бабушку всех жемчужин.

Она повернулась и поплыла к ближайшему скалистому выступу, где, лоснясь в последних лучах заходящего солнца, лениво нежились несколько морских кугуаров.

— Вернись, Сверчок! Мне нужно с тобой поговорить! — крикнул я вдогонку, но она, похоже, меня не услышала.

Отливая, подобно тем самым морским кугуарам, золотом, лучащаяся и прекрасная, Иксинатси чуть задержалась на скале, помахала мне рукой и нырнула в море.

Обратно она уже не вернулась.

Когда наконец до меня дошло, что даже женщина с самыми сильными и развитыми лёгкими не может оставаться под водой так долго, я поднял тревогу. Все остальные ныряльщицы с плеском выбрались на берег, видимо решив, что я увидел акулу, а потом, после некоторого замешательства, самые смелые из них попрыгали в море там, куда, как указал я, погрузилась Иксинатси. Они ныряли снова и снова, но Сверчок исчезла бесследно.

— Наши женщины, — услышал я рядом скрипучий голос, — далеко не всегда доживают, как я, до преклонных лет.

То была Куку, естественно, прибывшая на место происшествия. Хотя она вполне могла выбранить меня за то, что я внёс сумятицу в мирную безмятежность её владений, или за то, что был косвенно виноват в недавней трагедии, старуха говорила так, будто хотела меня утешить.

— Нырять за кинуча — не просто трудная, напряжённая работа. Это ещё и опасное занятие. Там, внизу, обитают хищные рыбы и другие твари — с острыми зубами, ядовитыми жалами, удушающими щупальцами. Правда, я не думаю, что Иксинатси стала добычей такого чудища. Когда в окрестностях появляется хищник, морские кугуары устраивают переполох и поднимают тревогу. Скорее всего, её просто проглотили.

— Проглотили? — отозвался я ошеломлённым эхом. — Куку, как может море проглотить женщину, которая провела в нём половину своей жизни?

— Не море. Кучунда.

— А что это такое?

— Кучунда — это гигантский моллюск, он очень похож на тех, которых мы добываем, но только огромный, просто невероятных размеров. Величиной вон с тот островок, на котором нежатся морские кугуары. Здесь обитает несколько таких моллюсков, но мы, к сожалению, не всегда знаем, где именно следует их остерегаться, потому что они, как улитки, способны переползать с места на место. Но их можно увидеть и легко узнать — каждая кучунда держит верхнюю створку раковины поднятой, чтобы захлопнуть, как только туда заплывёт добыча. Вообще-то все наши женщины знают, что от этих моллюсков надо держаться подальше. Должно быть, Иксинатси слишком увлеклась сбором раковин, может быть, увидела редкую кинуча — бывает порой, что ракушка лежит открытой, — и, наверное, утратила бдительность.

— Она нырнула, пообещав выловить для меня именно такую жемчужину, — горестно промолвил я.

Старуха пожала плечами и вздохнула.

— Кучунда, наверное, плотно захлопнула свою раковину, проглотив Иксинатси целиком или большую её часть. Поскольку зубов у моллюска нет и жевать он не может, теперь он медленно переваривает её своими разъедающими соками.

Я содрогнулся от ужаса и в полном отчаянии и горе покинул место, где в последний раз видел свою возлюбленную. Женщины тоже выглядели опечаленными, но, похоже, не приняли это так близко к сердцу, поскольку даже не плакали. Видимо, такие вещи случались здесь сплошь и рядом. Маленькой Тирипетси уже сказали о смерти матери, и она тоже не плакала. Так что я тоже не стал плакать и лишь молча терзался и клял про себя жестоких богов. Если уж они решили вмешаться в мою жизнь, напомнив о том, какой тонали мне предопределён, то неужели нельзя было сделать это как-нибудь иначе, не обрывая столь трагическим образом жизнь маленькой Сверчок, ни в чём не повинной, такой весёлой и замечательной?

Я попрощался лишь с Тирипетси и Куку, а с остальными женщинами не стал, опасаясь, что они попытаются меня удержать. Теперь речи о том, чтобы взять девочку с собой, уже не шло, — меня впереди ждала война, а малышка оставалась среди любящих, заботливых тётушек и двоюродных сестёр. На рассвете я надел великолепную накидку из шкуры морского кугуара, которую сшила для меня Сверчок, забрал свой мешочек с жемчугом, отправился на южную оконечность острова, где всё это время меня дожидался набитый припасами акали, оттолкнулся от берега и стал грести на восток.

* * *

Таким образом, мне не суждено было стать патриархом и правителем островов Женщин, хотя я думаю, что по ночам теперь там куда веселее, чем до моего прибытия, и мужчины из Йакореке, наведавшиеся туда после меня, вряд ли были недовольны привнесёнными мною новшествами. Правда, приплывшие туда непосредственно после меня вряд ли могли стать отцами, поскольку все способные забеременеть женщины уже носили в себе моё семя, однако этих мужчин островитянки наверняка встретили столь пылко и радостно, как никогда раньше.

Но, отплывая, я очень надеялся, что покидаю острова Женщин не навсегда. Мне хотелось верить, что когда-нибудь, если я завершу дело всей моей жизни и останусь в живых... когда-нибудь, когда Тирипетси вырастет и станет очень похожа на свою мать, которую я любил больше всех в моей жизни... когда-нибудь, ближе к концу моих дней... Словом, в душе моей жила надежда...

На сердце у меня было так тяжело, а в голове крутились столь печальные мысли, что я не ощущал никакой тревоги и вряд ли даже заметил, когда острова позади меня скрылись из виду и повсюду вокруг оказалось одно лишь пугающее своей безбрежностью открытое море. Размышлял же я о следующем.

Создавалось впечатление, что со мною, с моей любовью, связано какое-то проклятие, обрушивающееся на всех женщин, стоит мне даже хотя бы ощутить к ним привязанность. Жестокие боги забирают их у меня и столь же немилосердно оставляют меня самого в живых, чтобы я терзался сожалением и печалью.

Потом я упрекнул себя в эгоизме и чёрствости, потому что, несмотря ни на что, сам-то я был жив и имел цель, а то, что случилось с Иксинатси, Пакапетль и Ситлали, было гораздо хуже. Они потеряли весь мир, и для них уже не наступит завтра.