– Что за вопросы? – спросил он, его дыхание чуть шевелило локоны у меня на висках.
Я искоса взглянула на него и поняла, что он смотрит на меня напряженно. В его глазах читались настороженность и плохо скрываемое волнение. Его ноздри раздувались, а на лице отражалось беспокойное ожидание. Тогда я решила, что с ним эффективнее всего говорить напрямую. Я взглянула на него открыто.
– Такие вопросы, которые возникают при посещении Елисейского грота, – мягко сказала я, специально стараясь не повышать голоса, чтобы нас не услышали его ученицы.
Его губы тронула легкая улыбка.
– Вы были в гроте? Значит, вам известно, какая там интересная коллекция у Майлза.
– Очень содержательная, – согласилась я. – И мне было интересно обнаружить там следы вашего пребывания.
Улыбка стала шире.
– Уже несколько лет я не принимал активного участия в проводимых там мероприятиях, но да, признаюсь, что когда-то был большим любителем этих сборищ. Сейчас мне остается лишь смотреть.
– Я говорила о гроте с миссис Рамсфорт. Оказывается, она знала о его предназначении.
– Конечно, знала, – энергично подтвердил он.
– Она тоже в этом участвовала?
Он разразился смехом, отчего все ученицы подняли головы и удивленно посмотрели на него.
– К холстам, мои голубки. Здесь нет ничего интересного, – велел он им и весело взглянул на меня.
– Вы можете представить себе, чтобы Оттилия принимала участие в такого рода играх? – спросил он.
– Не могу, – признала я. – Но она так откровенно говорила о том, для чего ее муж использует это помещение.
Он пожал плечами.
– Дорогая моя Вероника, Майлз – как пух, сам не знает, куда занесет его ветер. Если бы его прибило к женщине другого склада, более сильной, она, вероятно, и смогла бы заставить его вести себя более сдержанно.
– Вы обвиняете жену в неверности мужа? – Мой голос зазвенел от недоверия.
Он коснулся моей руки скрюченным пальцем, будто делая мне выговор, а в его интонации послышалась строгость.
– Вероника, вы уже не дитя. Вам известно, что бывают мужчины, которые ведут себя точно в соответствии с тем, чего от них ожидают другие; мужчины с таким податливым характером, что просто нельзя сказать, хуже ли они или лучше, чем их близкие.
Я подумала о Стокере, непоколебимом как скала.
– А бывают такие, которых никто и ничто не может изменить, – возразила я.
– Конечно. Но Майлз не такой. Он плохо вел себя с Оттилией потому, что она ему это позволяла. Женщина, которая требовала бы от него верности, получила бы ее.
– Все не так просто, – сказала я.
Уголки его рта весело вздрогнули.
– Все именно так. Я знаю свой пол, девочка. И среди нас всегда есть те, кто будет настолько хорош или настолько плох, насколько от него этого ожидают. Оттилия ожидала от него худшего, да бога ради, она даже поощряла его в этом, тем, что терпела существование грота и всего, что там происходило. Она не только закрывала глаза на его распутство, но даже дружила с женщинами, с которыми он спал!
– Не верю, что она могла зайти так далеко, – возмутилась я.
– Я видел это собственными глазами, – ответил он. – Это повторялось снова и снова. Если даже женщина развлекалась с Майлзом, но была при этом подругой Оттилии, она не смела пойти настолько далеко, чтобы пытаться увести его. Да, она умная жена, но прежде всего она – друг Майлза. Она знает, что он любит ее так, как никогда не полюбит ни одну женщину из тех, с кем забавляется. Конечно, если бы она была другой, то просто вышвырнула бы его на улицу со всеми пожитками, и он бы полз обратно к ней на коленях по битому стеклу. Моя Августа говорила ей об этом сотни раз.
– А леди Хэвлок поступала так с вами? – спросила я.
Он снова рассмеялся.
– Раз пять, не меньше. Боже, как мы с ней ссорились! Это были битвы титанов, дорогая. – Его лицо смягчилось при воспоминании о покойной жене. – Августа не могла быть на вторых ролях, и я уважал ее за это.
– Но вы все равно ей изменяли.
Он покачал головой.
– Сердцем – нет. А тело… – Он снисходительно взмахнул рукой. – Тело состоит из желаний, которые нужно удовлетворять. Но сердце должно быть отдано единственному человеку. Это святое.
Я задумалась о том, что он сказал; теперь в комнате слышался только тихий скрип угля: ученицы пыхтели над своими вазами.
– Это кажется сильным упрощением, – сказала я ему наконец. – Хорошее оправдание для самых ужасных поступков.
– Это правда, насколько ее знаю я, милая Вероника. Мое тело желало сотен женщин и продолжает желать, – сказал он, окинув меня быстрым взглядом, задержавшимся на моих бедрах. – Но все эти сотни забывались сразу, как только утолялся голод. Ни одну из них я не помнил и не любил, кроме Августы. Даже после ее смерти все те женщины, кого я обнимал, целовал, ласкал, с кем занимался любовью, ничего не значили для меня, были незаметны, как привидения. И только призрак моей Августы для меня реален.
Его рассуждения об оправданности измен были чистой спекуляцией, но его чувства показались мне искренними. Я ласково накрыла ладонью его скрюченную руку.
– Думаю, я вас понимаю.
Он покачал головой.
– Нет, не понимаете, потому что свое сердце вы еще никому не отдали.
Я криво усмехнулась.
– Откуда вы знаете?
– Оттого что, дитя мое, в вас есть что-то нетронутое, несмотря на все ваши свободные манеры.
– Вас удивит новость, что я не девственница, сэр Фредерик?
– Я говорил не о теле, – ответил он. – Разве я не сказал? Тела совершенно ничего не значат. Душа – это нечто совершенно отдельное. Когда вы решитесь разделить ее с кем-то, тогда и поймете, что значит жить.
Я заерзала на диване.
– Мы ведь говорили о вас, а не обо мне, – мягко напомнила я емуи попыталась убрать руку, но он неуклюже сжал ее в своей.
– Посидите со мной еще немного. Я давно так нежно не держал женскую руку и не вдыхал запаха женщины. Я теперь совсем старик, – слегка улыбнулся он мне, – и не причиню вам вреда.
Я послушалась и оставила свою руку в его, размышляя, много ли вреда он уже успел мне причинить.
Как только мне удалось вежливо уйти, я оставила сэра Фредерика. С некоторым раздражением я поняла, что так и не спросила его об участии Джулиана Гилкриста и Артемизии в том, что происходило в гроте, хотя они и бывали там явно гораздо позже, чем он. Что-то в нем было, некое доминирующее начало в его личности, из-за чего в его присутствии у меня совершенно не получалось следовать намеченному плану. Я испытывала симпатию к этому старику, но еще более чувствовала всю силу его характера, способность притягивать к себе людей, будто магнитом. Сложно было вообразить, какой природной мощью он обладал в былые дни; но теперь, оказавшись снова одна, я вволю ругала себя за промах.