– Что она там делает?
– Спит, я полагаю.
– Может быть, она не слышала гонга?
– Откуда мне знать. Хочешь, я пойду разбужу ее?
– Что ты, и думать забудь!
– Хорошо.
– Чем занимается эта девушка?
– Не знаю. Очевидно, ничем.
– Но кто она такая? – настаивала леди Райкрофт. – Что у нее за семья?
– Ты все равно их не знаешь – они живут в Корнуолле.
– Никогда не видела такой ленивой девушки! Вчера вечером она просто сидела. Хоть бы работу какую принесла с собой!
– Ты шитье имеешь в виду? Я не уверен, что она сумеет вдеть нитку в иголку.
– Вот уж не думала, Руперт, что ты свяжешься с никчемной девицей.
– Я с ней не связывался, мама.
– И она даже не ездит верхом! Удивительное дело… ей-богу…
В этот момент дверь распахнулась и появилась Афина в серых фланелевых брюках и бледно-голубом свитере из ангоры, хорошенькая, как картинка.
– Здравствуйте, – проговорила она. – Я не знала, в какой комнате завтрак. Такой громадный дом, я немножко заблудилась…
Да, ничего хорошего. Руперт, старший из двух сыновей, должен был унаследовать Таддингтон, и у его матери имелись непоколебимо твердые представления о том, какой следует быть его будущей жене. Прежде всего, из хорошей семьи, родовитой и со связями. Как-никак, Руперт – капитан королевской гвардии, а в таком полку социальное положение жен имеет крайне важное значение. Не помешает невесте иметь и немножко деньжат, хотя, в общем, Руперту нет нужды охотиться за богатыми наследницами. А уж какова невеста из себя – это большой роли не играет, при условии, что у нее правильное произношение и все необходимое для появления будущих Райкрофтов мужского пола, которые продолжат славный род. Разумеется, это будет хорошая наездница, а когда придет время, она сумеет стать хорошей хозяйкой для Таддингтона, этой неуклюжей, расползшейся вширь махины, и сада, не менее впечатляющего своим викторианским размахом.
Афина оказалась полной противоположностью этому идеальному образу.
Но Руперту было все равно. Он не влюбился в Афину и не собирался на ней жениться, он был просто очарован красотой девушки, ее несвязной, слегка несуразной манерой говорить, ее полнейшей непредсказуемостью. Порой она выводила его из себя, а порой трогала до глубины души своей наивной, детской бесхитростностью. Казалось, она совершенно не понимает, какое действие на него оказывает, и с легкостью могла бы исчезнуть без предупреждения – укатить на выходные с другим молодым человеком, поехать в Церматт кататься на лыжах или в Париж навестить старых друзей.
Наконец, когда пришел август, он припер ее к стенке.
– Скоро у меня начинается длинный отпуск, – сообщил он без всяких околичностей, – и меня пригласили поохотиться на тетеревов в Пертшире. Сказали, что и тебя могу взять.
– Кто сказал?
– Монтегью-Криштоны. С Джейми Монтегью-Криштоном мы учились вместе в военной академии в Сандхерсте. Родители его – милейшие люди, и у них есть чудесный охотничий домик сразу за Гленфручи. Холмы да вереск, по вечерам – камин, который топят торфом. Пожалуйста, скажи мне, что поедешь.
– Мне придется ездить верхом?
– Нет, только немного ходить пешком.
– А вдруг зарядит дождь?
– Будем надеяться, не зарядит, а если это и случится, так ты всегда можешь засесть дома с книжкой.
– Да нет, на самом деле мне безразлично, что делать, но я ненавижу, когда от меня ожидают определенного поведения.
– Я знаю. Так поедешь? Будет весело.
Она колебалась, закусив розовую нижнюю губку.
– Сколько времени мы там пробудем?
– Как насчет недели?
– А когда эта неделя кончится, ты еще будешь в отпуске?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я хочу заключить с тобой сделку. Я отправлюсь с тобой в Шотландию, но потом давай поедем вместе в Корнуолл. Погостишь в Нанчерроу, познакомишься с мамой, с папчиком, с Лавди и Эдвардом. И с нашими любимыми собаками. Со всеми, кого я люблю.
Это приглашение, сделанное Афиной по своей доброй воле, без всякого нажима с его стороны, застало Руперта врасплох и страшно обрадовало. Она так мало поощряла его ухаживания, с таким равнодушием относилась к знакам его внимания, что он никогда не понимал, нравится ли он ей или же она просто его терпит. Чего уж он совсем не ожидал от нее, так это приглашения к себе домой.
Он постарался скрыть свою радость – бурный восторг мог отпугнуть ее, еще передумает! – и сделал вид, будто обдумывает предложение, а затем неторопливо ответил:
– Хорошо, я думаю, ничто не мешает так сделать.
– Вот славно! В таком случае поедем в как там его…
– Гленфручи.
– И почему только в Шотландии все названия звучат как «апчхи»… Теперь мне надо покупать уйму колючего твида?
– Всего лишь хороший непромокаемый плащ и подходящую обувь. И еще что-нибудь нарядное для шотландских танцев.
– Ничего себе! Когда ты хочешь выехать?
– Нужно выехать из Лондона пятнадцатого числа. Путь неблизкий, не стоит терять время.
– Будем ночевать в дороге?
– Если хочешь.
– В разных номерах, Руперт!
– Обещаю.
– Ну ладно, уговорил.
Поездка в Гленфручи оказалась настолько же успешной, насколько не удалась затея с поездкой в Таддингтон. Держалась прекрасная погода, небеса синели, а холмы лиловели цветущим вереском, и в первый же день Афина бодро прошагала не одну милю, сидела с Рупертом в его засидке и, когда он запрещал ей разговаривать, вела себя тихо как мышка. Хозяева и остальные гости держались дружелюбно и непринужденно, никто не обескураживал Афину какими-либо требованиями или ожиданиями, и в такой обстановке она буквально расцвела. На ужин в тот вечер она оделась в синее, отчего глаза ее засияли сапфирами, и все представители сильного пола слегка ею увлеклись. Руперта распирала гордость.
На следующее утро, к немалому его удивлению, она встала спозаранку и кипела энергией, предвкушая еще один день на холмах. Но Руперт, волнуясь, как бы девушка не переутомилась, предложил ей остаться дома.
– Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой?
– Хочу больше всего. Но нисколько не обижусь, если ты пожелаешь провести день здесь. Или хотя бы утро. Ты могла бы прийти к нам после полудня, принести в корзине обед.
– Благодарю покорно, не желаю быть обеденной корзиной! И не хочу, чтобы ты обращался со мной, как с вянущей фиалкой.
– У меня и в мыслях не было.
На первый гон этого дня Руперт выбрал верхнюю засидку, куда вел долгий и устрашающий подъем, который сделал бы честь и настоящему альпинисту. Вновь стояло чудное августовское утро. В чистом воздухе жужжали пчелы, в высоком, по колено, вереске заливались коноплянки, коричневые от торфа ручейки с плеском срывались вниз по склону и впадали в реку, текущую по дну долины. Время от времени Афина и Руперт останавливались, чтобы погрузить руки в студеную, как лед, воду и ополоснуть лицо, наконец, вспотевшие и разгоряченные, добрались до вершины, и открывшийся оттуда вид с лихвой окупил все усилия. С северо-запада, с видневшихся вдали темно-фиолетовых склонов Грампианских гор, дул свежий ветерок.