Молочные зубы - читать онлайн книгу. Автор: Зои Стейдж cтр.№ 88

* * *

– Такие же вкусные, как у моей мамы!

В устах Алекса это была высокая оценка, хотя булочки с корицей получились у нее действительно лучше, чем она ожидала. Как и планировали, всю вторую половину дня и вечер они бездельничали на заднем дворе, обсуждая реализацию его нового проекта, достоинства и проблемы использования клееного ламельного бруса, возможности производства навесной мебели из перепрофилированной парусины. Затронули события в Белом доме, последний скандал в Европейском союзе, а также практически нулевую вероятность того, что им когда-либо захочется выращивать овощи по той простой причине, что для этого придется пожертвовать некоторой частью их бесценного зеленого пространства. Когда уровень сахара в крови упал, на них напала меланхолия, и каждый почувствовал себя уязвимым. Они замолкли, глядя, как небо меняло цвет.

– Это мой любимый, – сказал Алекс, когда оно полыхнуло пронзительной синевой.

Сюзетта подождала, когда оно окрасится багрянцем.

– А мне оно нравится вот таким.

Под прикрытием темноты она призналась, что всегда немного ревновала Ханну к Алексу, а в некоторой степени – и Алекса к Ханне. А он сознался, что неизменно завидовал той кажущейся легкости, с которой она планировала интерьеры.

– Мой мозг сосредотачивается на создании структур и постоянно складывает все вместе. Как в бесконечном пазле. Но этот процесс носит механический характер. Зато ты представляешь себе дом, окружение и то, как люди будут жить и работать в определенном пространстве.

– Что-то я не вижу нигде реальных людей.

– Мы мечтатели.

– Ты очень хороший отец. Если не сказать больше.

С улицы донеслись протестующие крики и смех. Алекс с Сюзеттой умолкли и заговорили опять только после того, как все успокоилось.

– Летом нам надо отправиться в поездку. Самую что ни на есть настоящую. На несколько недель, – сказал он.

– Да?

– Ты как?

– Я «за».

И чем больше она об этом думала, тем сильнее хотела на самом деле куда-нибудь съездить. В молодости, когда они еще не научились до конца контролировать ее болезнь Крона, она вряд ли бы на такое согласилась, но теперь это казалось не только вполне реальным, но даже волнительным.

– И куда ты предлагаешь поехать?

– Куда хочешь. Подумай, а когда определишься, начнем строить планы.

Она дала ему пять и улыбнулась.

Когда они потащились по лестнице, отяжелевшие от сдобных булочек с корицей, солнечного света и навевающего сон жужжания ночных насекомых, было уже почти одиннадцать. Наверху Алекс остановился.

– Ты что? – спросила она.

Он подошел к комнате Ханны, постоял немного, заглянул внутрь и закрыл дверь.

ХАННА

Жить в «Маршз» маленькому Скогу было небезопасно. Другие дети ходили тяжелой, неуклюжей поступью, совершая резкие, угловатые движения. Половина из них орала, остальные рычали или глядели хитрыми глазками, готовые укусить. Сплошные дикари. Даже их смех казался варварским и больше напоминал вой пожарной сирены. Она не хотела расставаться с Бормотунчиком не то что на день, но даже на минуту, однако боялась за него, такого хрупкого и беззащитного. Выходя из комнаты – на процедуры, заниматься, играть или есть, – она всегда засовывала его между подушкой и стеной, чтобы он мог прятаться, но при этом видеть, что происходит. Другие дети никогда не входили в ее комнату благодаря правилам, а взрослые относились к личным принадлежностям воспитанников с неизменным уважением, так что теоретически ему ничто не грозило. По ночам они перешептывались. Порой он утирал ее слезы своей войлочной ручкой и говорил то, что Ханна знала и без него: она напортачила с заклятием против мамы, которая отомстила ей, поместив в «Маршз».

По утрам Ханна чаще всего проводила время с женщиной, часто носившей одежду в тон своим рыжим волосам. Ее имя начиналось на букву «М», и девочка звала ее Мандаринкой. Женщина сыпала фразами вроде: «Когда при мне кто-то плачет, мне становится грустно». Ханна в ответ должна была хлопнуть ладошкой по одной из двух лежавших перед ней карточек с надписями «Правда» и «Ложь». Чаще ей требовался третий вариант, например, «Это не имеет ничего общего ни с одной карточкой». И в итоге хлопала по той, на которой было написано «Ложь».

Я чувствую радость, когда мама меня обнимает. «Ложь».

Мне очень часто бывает грустно. «Правда». «Ложь». «Правда».

Я себе нравлюсь. «Правда».

Я легко завожу друзей. «Ложь». «Правда» – если учесть Скога. Но она знала, как мыслили взрослые. Они любили видеть лишь конкретные, осязаемые вещи, лежавшие прямо перед ними. Поощряли воображение, но ненавидели все воображаемое. Ханна знала: они даже понятия не имели, какой податливой могла быть реальность. Она катилась на глазах у девочки волной, и та могла выбирать, оказаться внутри нее или же за пределами. Родители и школа стремились загнать ее внутрь, так им было легче, к тому же они напрочь забыли, что такое плыть к другим горизонтам. И именно поэтому отослали из дома. Она не думала, что ее поступки так уж выходили за рамки «хорошо/вполне нормально». Но теперь поняла, что другие так совсем не считали.

Тем не менее «Маршз» казалась ей несправедливым наказанием.

Вот тебе и фея Беатрикс, крестная мать. В конечном счете – злобная ведьма.

Играя, она обнаружила, что может уйти, ускользнув от наблюдения, и это ей понравилось. Однажды, когда Коричневые Зубы отвлеклись, чтобы помочь другой воспитательнице справиться с агрессивным мальчиком, Ханна улизнула с игровой площадки и двинулась вниз по холму. Ей хотелось миновать лес, потом луг, выйти на дорогу и ринуться вперед – вполне возможно, ей вот так удалось бы добежать до самого дома. Но она не могла уйти без Скога. Однако за деревьями, по крайней мере, можно было спрятаться. Перед ней маячил толстый черный ствол, она нырнула за него, чтобы отдышаться и решить, что делать дальше. Но вдруг увидела там девочку, постарше, с лицом мопса и руками, исполосованными бледными шрамами.

Мопсиха вскочила на ноги, схватила Ханну за руку – сильнее, чем когда-либо мама, – и развернула обратно в сторону игровой площадки. Ханна замерла в нерешительности, заинтересовавшись морщинами на лице девочки, шрамами на руке и их общим стремлением к уединению.

– Это твои родители постарались? – спросила Мопсиха, показав подбородком на запястье Ханны, на котором красовалась все та же повязка.

Она прикоснулась к эластичному бинту, обветшалому и почерневшему от времени. Неужели так думали все? Папу она так и не выдала, а повязку не снимала только потому, что она ей нравилась. Но, может, они не захотят, чтобы она возвращалась домой до тех пор, пока…

Мопсиха еще раз ее толкнула и ударила кулаком в ключицу.

– Наверное, ты это заслужила. А теперь проваливай, дура вонючая!

Ханна побежала и стала взбираться обратно на холм, плечо болело. Потом размотала грязную повязку, отшвырнула в сторону, и та повисла на длинных тонких ветвях засохшего дерева. Она потянулась, чтобы потереть ушибленное место. От этого в голове пронеслась мысль о Скоге и из глаз брызнули слезы. Он действительно в безопасности? Неужели Мопсиха или какая-то другая скотина его в конце концов найдет? Ему оторвут ручки, вырвут глаза, а потом проткнут животик, и из него посыплется фасоль. Это будет даже хуже того, что мама сделала с картофелиной, ведь Ског стал ей самым настоящим-пренастоящим другом, и без него ей в «Маршз» просто не выжить. Его надо перепрятать в более надежное место, но куда? Таскать повсюду Скога с собой нельзя: она могла его где-то забыть, он мог выпасть из сумки или из-за пояса, если носить его на себе. И эти монстры увидят в нем лишь нечто, что можно разрушить. Дети знают уязвимые места сверстников; чем сильнее она его любила, тем большей опасности подвергала.