Чтобы сохранить Дерево-портал, отец Амалины скрыл его от человеческих глаз, спрятал в подземелье замка. Теперь изображение сада красовалось в зале колонн. Но, начертанное на дальней стене, оно до сих пор сохраняло свои свойства.
Этот мир – не то, чем кажется. За видимым скрывается невидимое. И лишь Хранители выбирают реальность. У них – Сила жизни.
Последние слова завершали историю Дерева-портала. Я прочитала их и улыбнулась: теперь все стало ясно. Не колонны являются деревьями, нет, – в дальнем конце помещения находится изображение, выбитое на стене. Это и есть Дерево-портал.
Итак, я нашла то, что искала. Решительно выдрав последние листы с историей о пожаре, я вложила их в тетрадь Путешественника – туда, где хранились все карты и легенды Безвременья. Потом перелистнула желтоватые страницы и вдруг остановилась: на одном из моих рисунков, там, где я изобразила изречения из замка Каты, появились слова. Написанные на русском языке темными чернилами, они явно предназначались только для меня. Ведь никто в Безвременье больше не знал нашего языка. Тут говорили на своем, немного странном и очень удивительном.
Берегись садовника. Берегись Дана. Берегись Бдука. Никому не доверяй, кроме Иоко. Но больше всего берегись Зомана.
Я уставилась на черные буквы и чуть не открыла рот от удивления. Сердце заколотилось как бешеное, а вспотевшие ладони вдруг перестали удерживать толстый фолиант книги, и она с грохотом свалилась на стол, подняв облако пыли. Пару раз чихнув, я вытерла нос и еще раз прочитала слова, появившиеся на рисунке.
Кто мог делать это?
Путешественник! Помнится, Бдук говорил однажды, что только он может писать в своей тетради. Неужели это предупреждение, что мне нужно остерегаться всех, кроме Иоко?
Я посмотрела на фигурки трех загадочных воронов и вздохнула. Путешественник мог бы написать еще что-нибудь дельное, потому как я уже давно знала, что никому в Злых землях нельзя доверять.
Мне пора было возвращаться, и я отправилась наверх, унося в картах Безвременья ответы на свои вопросы. Оставалось только добраться до Дерева-портала и уничтожить договор.
2
Обратный путь я помнила очень хорошо, но, добравшись до винтовой лестницы, поднимавшейся в мою мансарду, вдруг замерла, заметив вдалеке мерцание огоньков. Сбоку от лестницы появился арочный проход, а в его глубине сияли свечи. Они стояли вдоль стен на черных металлических подставках, чьи изогнутые ножки напоминали стволы деревьев.
Что это может быть? Я точно знала, что, когда спускалась в этот проход, никаких огоньков не видела. Зоман выследил меня? Следовало все проверить, и, выставив вперед Посох, я двинулась на свет.
Желтые блики плясали на каменной кладке стены и гладких плитах пола. Они дрожали и подмигивали, словно маня к себе, и чем ближе я подходила, тем лучше различала тонкие черные колонны и до боли знакомый зеркальный пол. Зал портретов – вот что находилось за аркой! Только как он там появился? Почему я вижу поблескивающие рамки портретов и улыбающиеся лица своих предков? И что находится там, в центре зала, на высокой деревянной подставке?
Посередине был мой портрет, нарисованный Зоманом. Мое лицо, освещенное яркими бликами множества свечей, показалось вдруг живым, подвижным и очень выразительным. Глаза как будто сверкали из-под длинной, убранной набок челки. Сжатые губы слегка изгибались, а поднятые брови придавали облику выражение легкого царственного умиления, словно меня удивлял мир Безвременья и радовал одновременно. Светлые блики в глазах, улыбка в самых уголках губ и еле заметный разворот головы делали этот портрет живым: прекрасным, умным лицом Хранительницы Безвременья…
Как там называл меня Зоман? Неограненный бриллиант – именно так можно было бы назвать картину.
Конечно, Иоко любит меня! Как можно не влюбиться в такую красавицу?!
А ведь совсем недавно я очень завидовала Нисе, считала ее красивой, способной, одаренной и удивительной. Но кто такая эта ведунья рядом со мной? Всего лишь жалкий призрак, меняющий облик и не имеющий ничего настоящего. Ее внешность не отражает сущности, потому что внутри ничего нет. Ниса – это всего лишь пустота.
А я – настоящий человек, красивая девушка, Настоящий Хранитель.
Поэтому Иоко будет принадлежать мне.
Я улыбнулась и двинулась обратно, в свою мансарду, минуя множество разноцветных свечей.
3
Когда моему брату Валерику исполнилось три года, он отправился в детский садик. И принялся так яростно и долго болеть, что в нашей скромной трехкомнатной квартирке надолго поселились запах микстур от кашля, борного спирта, который капали брату в уши, и аромат меда.
Ольга нервничала и суетилась. На кухне почти во всех шкафчиках лежали упаковки с детскими витаминами, Валере покупали новые игрушки и постоянно показывали мульты на новом планшете, купленном специально для таких случаев.
Меня не замечали, будто я вдруг стала абсолютно прозрачной. Отец, едва приходя с работы, тут же шел в комнату брата и читал ему книги, строил башни из кубиков и по-всякому пытался развлечь постоянно хныкавшего ребенка. Ольга, пользуясь тем, что брата было кому нянчить, отправлялась готовить ужин и причитать, что этим болезням нет конца и края.
А я радовалась тому, что теперь меня гораздо меньше грузят дурацкими просьбами: помыть посуду, подмести песок в коридоре, случайно высыпавшийся из Валеркиных пластмассовых ведерок, и подобрать раскиданные игрушки.
– Ты хоть уроки делаешь? – неласково буркнула Ольга, неся бутылочку с подогретым детским молоком.
– Еще как, – усмехнулась я.
Впрочем, вопрос мачехи сам по себе был глупым. Я училась почти на отлично, только физкультура и рисование портили мне аттестат. На физре я проявляла редчайшую бездарность, а вместо рисования у нас давно была история изобразительного искусства, и тут мы с учительницей не сходились во мнениях. Я не любила современных художников и не понимала все эти дурацкие квадраты Малевича. Мне нравились анимешные девочки с большими глазами и тонкими талиями, а еще сказочные персонажи с задумчивой грустью на лице и торчащими эльфийскими ушами.
Да, в то время я немного залипала в аниме, и учительница во всех моих рисунках видела это испорченное, тлетворное влияние Востока. Впрочем, твердую четверку по рисованию я все-таки имела.
В тот памятный вечер меня попросили срочно сбегать в аптеку. Внезапно пролился сироп от кашля – противная липкая жидкость, которой три раза в день пичкали моего брата. И меня попросили купить лекарство в ближайшей аптеке.
Стояла поздняя осень: рано темнело, и высокие деревья на нашей улочке странно и гулко шумели, поднимая к небу свои оголенные ветви. Листья давно свалились вниз, и их смели дворники. Но снега не было, впрочем, как и дождя. Только промозглый сырой холод, какой бывает только в конце октября.
Ольга привычно обозвала меня безмозглой дурой, видя, как я уперто шнурую любимые конверсы: мол, по такой погоде лучше носить ботинки, а не кеды. Мысленно я послала ее вон, а вслух заметила, что до аптеки два шага и мне будет отлично в кедах.