Иоко ничего не ответил, но я увидела, что ему больно, хотя он и пытался справиться с этой болью.
– Все отлично. Просто отлично! – приговаривал Бдук, фиксируя запястье между двумя дощечками и крепко перевязывая узкими полосками ткани. – Плевое дело, это умеет каждый тролль, даже совсем маленький. Вправить кости и помочь им срастись – что может быть проще? Простота и легкота!
Бдук почти напевал, заканчивая свою работу. Рука Иоко оказалась в плотном белом лубке, и лишь кончики пальцев торчали из-под повязки.
– Вот и все. Теперь оставлю вас наедине, посидите чуток, а я понаблюдаю за Зоманом. Как только он закончит свое рисование, я предупрежу.
4
– Постарайся, чтобы Зоман не увидел эту повязку, – сказала я после того, как болтливый тролль исчез за колоннами зала.
– Он и не увидит, потому что больше не приходит сюда, – тихо проговорил Иоко.
Он привалился к колонне, и его голова склонилась к моему плечу. Повинуясь внутреннему порыву, я обняла его за плечи и мягко уложила к себе на колени.
– Тебе надо отдохнуть, – прошептала я, и мой Проводник не стал возражать.
Он закрыл глаза, и я провела кончиками пальцев по его щеке. Теперь, когда он вспомнил свое прошлое и стал самим собой, у него начала расти борода. Вернее, не борода, а черная короткая щетина, которая теперь немного кололась.
– Тебе надо побриться, – тихо проговорила я.
– Знаю, – ответил Иоко, – раньше я делал это с помощью Посоха. А теперь не могу…
– Жаль, я не пожелала безопасную бритву от «Джиллетт» через Шкаф Желаний.
– Что это такое?
– Удобное волшебное средство, не такое мощное, как Посох, конечно, но тоже ничего. Поверь, ты бы оценил.
– Еще одна штучка из вашего мира?
– Да, у нас много всяких классных вещиц. Это приспособление жужжит и быстро снимает со щек всю щетину. Не надо воды и мыла, а лицо после него становится гладким. Для этого просто нужно электричество, и все.
– Что за слово ты произнесла? – Иоко приоткрыл глаза и повернулся ко мне: – Элек… это что-то волшебное?
– Нет. Хотя, если уж говорить на вашем языке, это тоже своеобразная Сила жизни, только работает в нашем мире и доступна для всех людей, а не только для ангелов-хранителей. Все люди у нас пользуются электричеством, то есть электрической Силой жизни! – и я заулыбалась, довольная своим сравнением.
– Даже бедные? – уточнил Иоко.
– Даже бедные, – ответила я.
– Тогда у вас хороший мир.
– Лучше, чем Безвременье, – согласилась я.
Запах тролличьей мази все еще витал в воздухе и даже как будто становился насыщеннее. Мне все сильнее чудились шелест ветвей и шум ручья. Глаза слипались, голова клонилась вниз, и приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не уснуть.
Иоко тоже клонило в сон. Мы оба устроились на плитах пола, но в зале как будто стало теплее от этого удивительного запаха. Нам было хорошо и уютно. Тяжелая голова Иоко грела мои колени, а сам он, вытянув ноги, упирался подошвами в соседнюю колонну.
Его перебинтованная рука лежала на животе, он медленно, ровно дышал, и звук этого спокойного дыхания еще больше вгонял в сон, поэтому я задремала, уронив голову на грудь.
И мне приснился мой мир: широкие асфальтированные улицы, толпы людей, гуляющих по гладким тротуарам. Никаких синих камней, трав и прыгающих хасов. А над людьми летали вороны: крупные, угольного цвета птицы с мощными клювами и умными глазами носились по небу словно черные молнии – молчаливые, бесшумные, зловещие.
Вороны предрекали беду. Они уже знали о ней и тихо радовались тому, что мир людей обречен. Я сама шла по широкому тротуару и, задрав голову, смотрела в небо, разглядывая птиц, понимая, что, кроме меня, их никто не видит. Эти вороны недоступны человеческому взору, и услышать их никто не может.
Беда близко, над самой головой, она готова напасть, неся в себе смерть и Безвременье.
И тут я увидела Иоко, высокого, сильного и какого-то другого: более взрослого и зрелого. Он стоял в конце дороги, высоко подняв свой Посох и закрывая собой проход. В этот момент я поняла, что Иоко тоже видит птиц и способен с ними сразиться. Он готов оберегать мой мир, потому что на самом деле является Хранителем.
Настоящим Хранителем.
Я проснулась как будто от толчка. Мой Проводник по-прежнему спал, положив голову на мои колени, и его черные волосы касались моего локтя. Мягкие пряди, которые я так любила. Я провела по ним рукой, а затем прижалась губами ко лбу Иоко и услышала его тихий шепот.
– Я тебя тоже люблю, Со… – пробормотал он.
Мне было очень хорошо рядом с ним, тепло, уютно и спокойно. Я была почти счастлива и, наверное, глупо улыбалась, щурясь в темноте зала. Никто к нам не приходил и не прерывал нашего отдыха. Мы сидели только вдвоем, и я понимала, что бесконечно влюблена в Иоко.
В его низкие черные брови, изогнутые губы, маленькую ямочку на подбородке, необыкновенно синие красивые глаза. И, наверное, я полюбила его не только за красоту, ведь Дан, его брат, тоже был прекрасен. Мне понравились та близость, что возникла между мной и моим Проводником, доверие и спокойствие, накрывавшие меня в его присутствии.
Я вспоминала, как Иоко пек рыбный пирог в первом убежище, каким он был странным и непонятным. Тогда я терялась в догадках и не могла уяснить, как к нему относиться: бояться или жалеть его?
Но сейчас я знала, кем на самом деле являлся мой Проводник. Я сама была его Спутницей, и нас связывали длинные синие дороги и общая миссия. Нас связывало очень многое, а такую связь трудно разрушить.
Я еще раз провела по волосам Иоко, и тут наше уединение нарушил тролль. Бдук умел появляться неожиданно и выскакивать из темных углов как черт из табакерки.
– Зоман очищает кисти от краски. Он закончил твой портрет, София, и хочет его показать. Хватит ворковать, голубки. Иоко пусть спит, ему все равно нечего делать, а ты, Госпожа, торопись. Не надо, чтобы мертвяк догадался, куда ты наведываешься в свое свободное время. Путь думает, что ты спишь в своей кроватке.
И мне пришлось оставить своего Проводника. Ведь он пока находился в плену черного зала с колоннами, а договор все еще был написан на листе старого волшебного Дерева…
Глава 31
1
Мертвяк действительно нарисовал меня: на большом холсте, масляными красками. Он позвал меня вниз, и когда я спустилась в зал портретов, то в центре, на самом видном месте, увидела творчество мертвяка.
Странная это была картина – хаотичные мазки, набросанные на холст как попало: ярко-красные, оранжевые, желтые, алые и фиолетовые. В этом хаосе красок явно просматривались мои глаза, выразительные, большие, серые, с черными длинными ресницами, крепко сжатые и слегка искривленные в усмешке губы, изогнутые брови, рассыпанные по плечам волосы и мое пятно.