– Формально любой гость в Алаке во время Турнира желаний становится участником, но только людям достаются правила и испытания.
– Но мы все же можем выиграть желание?
Сестра засмеялась:
– А что ты хочешь загадать? Ты попала к нам такой юной, что не успела познать ни единой печали. В мире недостаточно желаний, чтобы сделать тебя еще удачливей, Ааша.
Ааша скрутила шелковый шарф в узел. Она не хотела удачи. Она хотела того, чего была лишена в день, когда сестры выкупили ее четырехлетнюю у настоящей семьи.
Вишканьи сказали, что спасли ее. Они отвели Аашу домой, вскрыли себе вены и вливали свою горькую кровь ей в рот, пока на горле ее не расцвела голубая звезда, а тело не наполнилось магией. Они научили ее своему ремеслу: танцам и музыке, поэзии и философии, пению и соблазнению.
Они называли свой дар – убивать прикосновением и питаться человеческими страстями – благословением.
В детстве Ааше нравилось слушать историю о том, как сестры получили это благословение. Они говорили, что вызванная на бой королева-воительница не желала оставлять сестер без защиты, и тогда богиня дала им немного своей крови, и их прикосновения стали ядовитыми и смертоносными. Каждые сто лет богиня решала, достойны ли сестры благословенного дара. Последние триста лет они были достойны.
Большинство вишканий присоединялись к их гарему, потеряв или бросив мужа, сбежав от жестокой семьи или просто угодив в Иномирье и пытаясь как-то устроиться и обрести свободу. Ааша единственная, кто никогда не жил вне гарема. Единственная, кому не приходилось выбирать между вкусом хлеба и вкусом страсти.
В первый раз, отправляя ее в опочивальню мерзкого человеческого принца, сестры рассказывали Ааше о его злодеяниях. О том, как он совратил женщину из Иномирья и ушел, как только она понесла. О том, как он осквернял священные воды рек и как собственный народ желал ему смерти. Сестры уверяли, что принц заслуживал смерти.
Но ни одна не упомянула, чего же заслуживала сама Ааша.
Тоска по непрожитой человеческой жизни началась с любопытства. И все росла и росла во мраке ее мыслей, обретая форму и наливаясь силой, пока Ааша смотрела… на дома с соломенными крышами и без всякого шелка внутри; на сады, деревья в которых стонали под тяжестью фруктов; на женские шеи без следа голубых звезд. И постепенно тоска заполнила ее сердце до краев. Кошмар ожил, лишив Аашу всякой радости. Какой могла быть ее жизнь? Возможно, короткой, но по крайней мере она принадлежала бы Ааше целиком и полностью. Однако никому не было дела до ее отчаянного желания прикоснуться к кому-нибудь и ощутить, как пульс устремляется к кончикам ее пальцев, а не затихает, умолкая насовсем. И никто не заметил, что со своего первого задания Ааша вернулась бледная и дрожащая, а на коже ее мерцала мерзкая похоть человеческого принца. Сестры сказали, что первое задание ознаменовало ее свободу.
В конце концов, никого не волновало, что свобода Ааши отличается от свободы ее сестер.
16
Врата тайных истин
Гаури
Даже издалека красные врата выглядели как-то не так. Тусклые, с неровной текстурой, напоминающей рваную шкуру граната, они не отражали свет, а жадно его поглощали. И лишь оказавшись прямо перед ними, я поняла, из чего же сделаны странные врата Алаки.
Не из драгоценных камней, как уверяют детские сказки…
Из языков.
Из тысяч языков. Красных и раздутых, отрубленных под корень и сложенных друг на друга точно камни, пока не выросла высокая стена. В воздухе ощущался металлический привкус. Железа. Или крови.
Викрам побледнел.
– Такого здесь быть не должно.
– И где ты это вычитал? – поморщилась я.
– А что, в сказках говорится, что вход в Алаку окружен… этим?
Я собралась ответить, но врата ожили. Сотня красных языков всколыхнулась. Я инстинктивно толкнула Викрама себе за спину и вытащила кинжал.
– И что ты им сделаешь? – лениво протянул Викрам, вновь шагая вперед. – Пригрозишь отрезать языки?
Я зыркнула злобно, и вдруг виляющие языки замерли. Ворота заворчали. Сдвинулись. И изнутри донесся низкий голос:
– Сказки как грани…
– …игральных кубиков…
– …прекрасные части…
– …не самых красивых вещей…
– …умный принц и…
– …свирепая принцесса.
Викрам слегка расправил плечи. А языки снова начали шевелиться. Разговаривать с нами.
– Явились сыграть в игру Владыки сокровищ? Желаете…
– …получить желаемое? Тогда раскройте нам…
– …тайную истину, сокрытую в тени вашего первого большого горя…
– …и вас пропустят.
– Кто вы такие? – спросил Викрам.
И пусть врата состояли сплошь из языков, мне вдруг почудилось, будто воздух вокруг них изогнулся в хитрой ухмылке.
– Мы – цена, которую заплатил каждый, кто посещал и покидал Алаку…
– …и каждый, кто приходил и…
– …не уходил.
– Видишь ли, правда, с которой расстались, тоже в какой-то мере становится историей. Ее повторяют так часто, что слова путаются, одни кусочки осыпаются, другие прилипают, а вокруг нарастают годы, и они…
– …склонны искажать истину, превращать ее в нечто иное…
– …не в ложь, но…
– …в сказку. Правду легче разглядеть под личиной.
Викрам откашлялся.
– Тогда я первый.
Я приготовилась отойти. Его секреты – его личное дело. Но врата воспротивились:
– Играете вместе. Вскрываетесь…
– …вместе. Таково правило.
Я вопросительно уставилась на Викрама, но он на меня даже не взглянул, устремив глаза куда-то вдаль. Затем глубоко вдохнул и постучал пальцами о пальцы.
– Я императору не родной сын. И если займу трон, то стану лишь марионеткой с громким титулом.
– Это…
– …лишь толика правды…
– Рассказывай…
– …что случилось с ней?
Викрам побледнел.
– Она умерла. Упала с обрыва. Там император меня и нашел.
– И это…
– …еще не все.
Он сжал челюсть. А потом хрипло выдавил:
– У обрыва она искала меня. Я оставил на краю свою сандалию, хотел подшутить. Рассмешить ее. – Викрам сглотнул. – Собирался выскочить из-за деревьев и удивить ее цветами. Но едва шагнув на край, она упала.
Врата затихли, будто смаковали эту тайную истину, что растекалась по языкам как тающая конфета.
Я не поднимала глаз, но ощущала на себе обжигающий взгляд Викрама. Тело мое словно онемело. Не от отвращения, от всепоглощающего стыда. Ибо я знала, что он сейчас испытывает. Знала глубокое чувство потери и вины, так как сама бывала на этом холодном повороте, когда один миг круто менял целые жизни.