— Вот, значит, как ты теперь друзей встречаешь! — с шутливой сердитостью протянул Руденко. — Я ж не виноват, что тебя днем с огнем не сыщешь!
— Ладно, ладно, хватит бурчать, заходи, — нахмурившись, ответила Яна и пропустила гостя вперед.
Три Семерки, зайдя в дом, как обычно, снял фуражку, попытался пригладить стоявшие торчком волосы и присел на табуретку у кухонного стола, поджав под себя правую ногу и рыская глазами по столу.
Яна задержалась в прихожей, устанавливая раскиданную Руденко обувь в рядок.
— Я, значит, еду порадовать ее новостями, а она… — деловито начал Семен Семеныч, выкрикивая из кухни.
— А она ног под собой не чует, — ответила Милославская и направилась в комнату, чтобы переодеться. — Ты хозяйничай там на кухне, я сейчас, — крикнула она из спальни.
В следующий же миг послышалось хлопанье дверц шкафов и холодильника и чирканье спичек. Через минуту на пороге появилась и Яна. Приподняв крышку кастрюли, она, поведя носом, спросила:
— Чего это ты тут?
— Кашу из топора, — ответил Руденко, недовольный гадалкиным провиантом.
— Картошка в «мундире»? — весело произнесла Милославская. — Какая экзотика!
— Я же не виноват, что в твоих шкафах практически ничего, кроме собачьего корма, нет! Мышь и та бы повесилась…
— Да я так, шучу, я очень люблю такую картошку. Как в детстве… Только вот интересно, есть ли у меня подсолнечное масло… — Милославская стала рыскать по шкафам.
— Не надо, — остановил ее Три Семерки, — я свое любимое привез. Купил на работе. Колхозник наш, Полищук, свинью зарезал. Продавал сало по дешевке. Да, боюсь, домой я это лакомство не довезу: на работе уж стрескал половину, — Семен Семеныч выложил на стол высокий шмат с тонкой мясной прослойкой и невольно облизнулся.
— Какой же ты хохол, Сема… — умильно протянула Милославская.
— А кто ж я еще! — без обиды ответил Руденко.
Яна уселась напротив приятеля и закурила.
— Ты вроде сказал, что с новостями прибыл? — не придавая особого значения этому, спросила Милославская.
— Угу, так точно.
— Ну выкладывай, что там у тебя.
— Ты что-то я смотрю остыла к этому. То на глотку наступаешь, а то…
— Прости, Сема, у меня сегодня был сложный день. Позже расскажу.
— Позже? — Три Семерки глянул на подругу недоверчиво. — Ну как хочешь. Тогда слушай меня. Про труп обгоревший еще не забыла?
— Да ты что, Семен Семеныч!
— Девушка в день смерти села в белую «десятку» и куда-то уехала.
— Та обгоревшая?…
— Да, следствие это установило. Сто процентов. Есть несколько свидетелей.
Лицо Милославской сначала выразило радость, которая прямо на глазах вдруг стала с него исчезать. «И что из этого?» — подумала она, но ничего не сказала, чтобы не обидеть Три Семерки.
— Следствие медленно, но продвигается вперед, — заметил Руденко, видя, что не очень-то осчастливил подругу.
— Да-да, безусловно, — равнодушно пробормотала она, а потом, просветлев, торопливо добавила: — Ты посиди минутку, покури, я сейчас.
Закрывшись в своей комнате, Яна вытащила из колоды Джокер и решила попросить у него помощи. Несмотря на то, что энергии в ее теле практически не оставалось, карта откликнулась довольно быстро: сначала по ладони, а потом и по всему организму пошло тепло и вскоре перед гадалкой уже предстала картина… купли-продажи автомобиля.
Не особенно-то разбираясь в заграничных марках, Милославская все же легко уяснила, что продавалась «БМВ». Сделка происходила в каком-то необыкновенно глухом месте, которое ничем не походило на авторынок. Ни лиц, ни слов продавцов-покупателей Яна не смогла рассмотреть и услышать, но то, что в финале этой сделки машина была все же продана, являлось очевидным.
Очнувшись, гадалка усилием воли вернула Джокер в колоду и, посидев еще немного, чтобы набраться сил, появилась наконец перед Руденко. Он что-то напевал себе под нос и длинным тонким ножом разделывал картошку, освобождая ее от кожуры. В глубокой тарелке уже дымилось несколько желтоватых ее половинок, а на небольшом фарфоровом блюдце было красиво уложено тонко нарезанное сало.
— Как в лучших домах Парижа! — воскликнул он, увидев в дверях подругу и подморгнул ей, кивая на блюдце.
— Боюсь, в лучших домах Парижа нашего восхищения салом не поняли бы, — пробормотала Яна, но Семени Семеныч, кажется, ее не расслышал, продолжая напевать.
Милославская сделала шаг вперед и пошатнулась.
— Яна! — кинулся к ней Руденко. — Да и ты вправду на ногах еле стоишь! Не-ет, так дело не пойдет… Работа тебя совсем погубит!
— Просто голова закружилась…
— Садись, садись, — держа гадалку под руку, бормотал Три Семерки. — И это гаданье еще твое! Все соки из тебя выжимает! — сердито завершил он.
— В холодильнике, кажется, корнишоны есть, — сказала Яна, чтобы направить разговор в другое русло.
— Знаю, видел, — буркнул Руденко и принялся резать хлеб.
— Видела бы Маргарита Ивановна… — посмеиваясь, протянула Милославская, глядя на приятеля.
— Не вздумай ей сказать, что я все это умею! — шутливо грозя ей пальцем и тоже посмеиваясь, протянул Руденко.
— Семен Семеныч, — перейдя на серьезный тон, произнесла гадалка, — у меня к тебе срочное дело.
Три Семерки всплеснул руками.
— Я тебя не понимаю! То она и не рада мне, а то вдруг дело!
— Почему не рада, очень даже рада, — пробормотала Яна, опустив глаза. — Просто с ходу не говорят о работе…
— Ну, что там у тебя за дело? — деловито спросил Руденко, внутренне гордясь собственной значимостью.
— Ты садись, садись, — сказала Яна, — указывая ему на табуретку, — все ведь уже готово.
— А корнишоны?
— Да ну их!
— А все же с ними лучше, — протянул Руденко и полез в холодильник.
Вывалив в хрустальную круглую вазочку маленькие пупырчатые огурчики и сразу подцепив один из них вилкой, он уселся, а прохрустев корнишоном, вытянул губы в трубочку и протянул:
— Объеденье!
— Сема! — сердито заметила гадалка, — давай к делу.
— Давай, давай, — ответил Руденко и пододвинул к себе блюдо с картошкой.
— Мне, вернее, нам… — начала гадалка, — очень нужно, необходимо обратится в ГАИ.
— Куда-а? — протянул Три Семерки, уронив с вилки огурец.
— Ну, в ГАИ, куда же еще.
— Зачем?
— Понимаешь, продана «БМВ».
— И что?
— А то что Галюся исчезла вместе с «БМВ»!