Джорджия провела руками по вискам мужа и погладила его волосы.
– Я не знаю. Но я никому не скажу. Обещаю. Я тебя люблю.
Теперь Чарли выглядел заметно счастливее. Будут ли их сыновья такими же, как он, ранимыми и столь же легко утешающимися? Чтобы все эмоции, как и у него, были на поверхности? Джорджия на это надеялась.
– Ты уверен, что они трахаются? – спросила она.
Супруг кивнул:
– Он засунул язык ей в самое горло, когда я проходил мимо. Придурок.
– На людях?
Чарли снова кивнул:
– Должно быть, они уже давно этим занимаются, если Ру стал таким ленивым. Вероятно, мне не следовало говорить…
– Не глупи. В любом случае ты поступил правильно. Теперь мне будет легче дать Лиле правильный совет.
Чарли помрачнел.
– Я не скажу ни слова, – заговорила Джорджия прежде, чем он успел открыть рот. – Но если она решит, что ей лучше от него уйти, я посоветую ей подождать. Однако сейчас я помолчу. Хорошо?
– Ты уверена?
Женщина улыбнулась:
– Совершенно.
Тогда
Нэнси
– Нэнс, звонит твоя мама! – крикнула Кэти.
Нэнси встала и закатила глаза.
– Можешь ей сказать, что я занята? Ну пожалуйста!
В общей комнате было полно девочек в пижамах, расположившихся на диванах и лежавших на полу на диванных подушках, игравших с телефонами или смотревших телевизор, как всегда бывало на уик-эндах.
– Я пыталась, – ответила Кэти. – Она сразу заявила, что ты так скажешь, но что если ты не возьмешь трубку, она перестанет переводить тебе деньги. – За этими словам последовал смешок.
– Классическая Аллегра, – сказала Нэнси, наслаждаясь вниманием аудитории.
Тот факт, что она называла родителей по именам, неизменно поражал ее одноклассниц. Как будто это имело какое-то особое значение и казалось им чем-то бесконечно экзотичным. Совсем не так, как у них в семьях. Все они принадлежали к классическому и скучному среднему классу. Большинство даже не жили в Лондоне. Девочек отправляли в пансион, потому что родителям нравилось, как это звучит, или из-за того, что им не хотелось каждый день пересекать Гэмпшир на «Лэнд Ровере», постоянно попадая в пробки, а потом забирать их в пять тридцать из школы.
– Да? – сказала Нэнси, взяв трубку.
В холле нижнего этажа Дома Рейнольдса стояли три телефонных будки, и еще по одной имелось на этажах. В каждой давным-давно поставили по древнему креслу и следили за тем, чтобы там постоянно лежала коробка с салфетками. Разделяли кабинки тонкие пластиковые стенки. Из соседней до Грейдон долетала быстрая испанская речь – разговор явно был эмоциональным, и наверняка потребуются бумажные салфетки.
– Дорогая, это я, – послышался голос из телефонной трубки. – Послушай, ты должна кое-что для меня сделать.
– У меня все хорошо, спасибо. Нет, я не провалила экзамен сегодня утром, и да, я с нетерпением жду встречи с тобой, когда меня выпустят из-за решетки, – выдала Нэнси тщательно обдуманную речь.
Она села на пол кабинки, и телефонный провод сильно натянулся. Девушка потерла ковер костяшками пальцев и решила, что ему не меньше тридцати лет. Господи, здесь все такое старое! В школах мальчиков наверняка стоят современные телефонные будки и отличные новые ковры на полах.
Ее мать рассмеялась.
– Извини, извини, я знаю. Я худшая мать на свете.
Старая шутка. Впрочем, шутка – это очень сильно сказано.
Аллегра вела колонку в солидной газете, пока Нэнси не исполнилось семь лет. Колонка называлась «Худшая мать на свете» и по большей части состояла из анекдотов о том, как Нэнси появилась на свет без всякого плана, и о том, как Аллегра не была готова стать матерью. Каждую неделю в газете печатали новые фотографии – красивая и агрессивно стройная женщина сидит за письменным столом с сигаретой в руке. Она смотрит на фотографию писателя, а Нэнси, которая вся измазалась чернилами, устроилась на том же столе, зажав в кулаке авторучку. Аллегра до сих пор рассказывала эту историю знакомым – как пришел фотограф и обнаружил ее в футболке и трусиках, когда она пыталась отмыть четырехлетнюю девочку, старательно сосавшую перо ручки.
Конечно, это было полнейшей ложью и подстроено заранее. Нэнси смутно помнила, как фотограф мазал ее кожу чернилами, а мать стояла рядом, улыбалась и болтала с ним. «Интересно, верит ли теперь Аллегра в свою историю? – подумала девушка. – Сколько раз нужно повторить ложь, прежде чем она станет правдой?»
– Что тебе нужно? – спросила Нэнси, возвращаясь к разговору.
– Я узнала один слух, – ответила ее мать. – И, думаю, это тема.
Всякий раз, когда в их жизни происходило что-то интересное, Аллегра восклицала: «Это тема!»
Подруги Нэнси считали, что ее родители невероятно, фантастически радушные люди. Лилу и Джорджию постоянно приглашали в гости и охотно оставляли ночевать. Однако они не понимали, что платят ренту своими историями. Аллегра и Даниель закрывали глаза на курение и нарушение комендантского часа вовсе не из-за того, что были милыми и исключительно терпимыми. Им требовалось общение с молодыми людьми, и они неизменно горевали из-за склонностей дочери. «Она такая дьявольски взрослая, – говорил отец Нэнси на званых ужинах. – Я знаю, это звучит, как осуществившаяся мечта, но мы ставим на нее, чтобы сохранить свою значимость!»
Конечно, он безбожно хвастался и прятался за оскорблениями, чтобы все подумали, будто он ее хвалит.
– Какая тема? – спросила младшая Грейдон.
– У одной из новых девочек, проходящих у нас стажировку, есть подруга, которая начала работать в школе-интернате. Ее зовут…
– Мисс Брандон, – ровным голосом сказала девушка. – Именно она заперла нас за решеткой.
Последовала пауза.
– Понятно. Из чего следует, что ты не испытываешь к ней добрых чувств?
– Можно и так сказать, – ответила Нэнси. – Она подлая манда.
Ее мать вздохнула.
– Дорогая, манда – не самое приличное слово для обозначения прекрасного органа.
Нэнси ничего не ответила.
– Так или иначе, – продолжала Аллегра, – до меня дошел слух о том, что она намерена сделать.
– Да? – отозвалась ее дочь.
– Ну если тебе не интересно, дорогая… – Мать смолкла.
Грейдон-младшая хорошо знала эту игру. Очевидно, Аллегра хотела ей все рассказать, но из упрямства могла оставить при себе информацию, если ей покажется, будто Нэнси слушает ее недостаточно внимательно.
– Мне интересно, – быстро сказала школьница. – Что происходит?
– Ну, – медленно заговорила ее мать, – именно по этой причине я тебе звоню. Ты что-нибудь слышала о вечеринке в следующем месяце?