Жертва без лица - читать онлайн книгу. Автор: Стефан Анхем cтр.№ 116

На спине. Бездыханный.

Верхом на нем сидела женщина и прижимала свой рот к его. Кто это и что она делает? Он же мертв. Женщина встала и принялась ритмично нажимать обеими руками на его грудную клетку.

– Пятнадцать… Шестнадцать… Семнадцать…

Только теперь до него дошло, что это сотрудница полиции из Копенгагена. Но что она делает здесь, у него дома? Он попытался спросить, но не получил ответа.

– Она сейчас не может говорить, – сказала Лилья, которая, очевидно, стояла у него за спиной.

Он обернулся, но она уже поднималась по лестнице. Он не знал, сколько она отсутствовала и сколько он смотрел на датскую сотрудницу полиции, пока та пыталась вернуть к жизни его мертвого сына.

Время словно остановилось, и внезапно из ниоткуда появились они – врачи скорой, которые открыли свои сумки, достали свои приборы и подключили провода и шланги различных цветов. Тео вставили в рот трубку с воздуходувкой, ножницами разрезали на нем одежду и намазали ему грудь каким-то желе. Возле него совершенно без сил лежала датская женщина-полицейский. Рядом на корточках сидела Лилья и поила ее.

Громкий свистящий звук и две ручки, приставленные к слишком юной груди. Тело выгнулось мостиком и упало. Бездыханное и без пульса. Один врач проверил, правильно ли подключены провода. Другой стал сжимать воздуходувку.

Новый высокий звук и новый мостик.

Как долго и сколько раз? Фабиан понятия не имел.

Наверняка он знал только одно: это его вина.

Астрид Тувессон отметила, что со времени ее последнего посещения Рагнар Пальм сделал все возможное, чтобы развеять тюремную атмосферу. На наружной стене повесили шторы, чтобы скрыть отсутствие окон, а остальные стены украсили афишами всех выставок в Луизиане. Вероятно, его собственными: Тувессон знала, что Пальм не пропускает ни одной выставки.

Но эта попытка практически ничего не дала. Не было никакого сомнения в том, где они находятся. «Надеюсь, они хотя бы чувствуют себя в безопасности», – думала она, пока гости выбирали себе кровати.

Получилось именно так, как она и представляла. Мужчины вдоль одной стены, женщины – вдоль другой. Только она не рассчитывала на все эти вопросы. По своей наивности она решила, что все, как и она, страшно устали, и сразу же захотят спать. Вместо этого ей стали задавать вопросы, на которые у нее не было ответов: «Как вы думаете, сколько нам придется здесь пробыть?» «Здесь есть вай-фай?» «Мои дети возвращаются в воскресенье. Их тоже привезут сюда?» «А вы вообще-то все как следует продумали?»

Ей хотелось наорать на них. Выкрикнуть одно длинное «Неееет!». Происходящее никак нельзя считать продуманным. Решение было принято спонтанно, в состоянии, которое можно описать как панику. В ситуации, где каждая потерянная минута увеличивала риск, что в списке жертв появится еще одна, а СМИ станут продавать новые номера газет и еще больше раздувать миф о неуловимом преступнике, которому как никому другому удалось обвести полицию вокруг пальца.

Какое она имеет право говорить, что нет других и, возможно, лучших способов выйти из положения? Может быть, она слишком устала, чтобы ясно думать.

Она взвешивала свои слова и пыталась дать более или менее разумное объяснение, почему она не может ответить на все их вопросы, и насколько важно ни при каких обстоятельствах не раскрывать, где они находятся. Но в ту же секунду, как она произнесла эти слова, почувствовала, какой пустотой они отдают. «Что вы пытаетесь сказать»? «Я должна отводить и забирать детей». «А мне надо на работу, и я собираюсь здесь только ночевать».

В конце концов, Утесу пришлось встать на стул и расставить все точки над «и»:

– Лучше вам понять это сразу! Пока сложившаяся ситуация не изменится, ни один из вас не сможет отсюда выйти!

– А если мы откажемся? – спросил Стефан Мунте.

– Как я сказал, пока ни один из вас не сможет отсюда выйти! Смысл в том, что никто не должен знать, где вы находитесь. И поэтому я должен забрать у вас ваши мобильные телефоны. Вы получите их обратно, как только все закончится, а в дневное время персонал поможет вам сделать отдельные необходимые звонки. Понятно?

Утес слез со стула и начал собирать мобильные. Никто ничего не сказал. Все хранили молчание. Интересно, подумала Тувессон, это потому что они в шоке, или слишком устали, чтобы ругаться? В глубине души она хотела подбежать к Утесу и остановить его. Вернуть всем мобильные и сказать, что они могут ехать домой и все забыть. Но Утес поступил совершенно правильно. Странно, что они не подумали об этом раньше. Ведь существовал риск, что кто-то позвонит родственнику, другу или даже журналисту и раскроет всю затею.

– Я понимаю, что вы не знаете. Но как вы думаете, это надолго? – нарушил тишину Сет Корхеден.

– Да, мне бы тоже хотелось знать, – сказала Сесилия Хольм. – Вы же не можете держать нас здесь взаперти до бесконечности только потому, что не в состоянии обеспечить нам защиту в наших домах.

– Нет, не можем, – ответила Тувессон, не зная, что говорить дальше. – Конечно, мы рассчитываем и надеемся, что это не продлится слишком долго.

– Надеетесь?

Тувессон повернулась к Лене Ульссон и увидела на ее лице выражение безнадежности, которое сказало больше, чем все протесты вместе взятые. Тувессон поняла, что вынуждена дать им какую-то гарантию. Иначе они никогда ее не отпустят, а сами не смогут расслабиться и лечь спать.

– Мы ничего не хотим обнародовать. Но поскольку вы все равно отрезаны от внешнего мира, могу сказать, что мы не настолько далеки от раскрытия преступления, как может показаться. Ничего не обещаю, но речь идет о нескольких сутках. Максимум. А если операция затянется, обещаю лично позаботиться о том, чтобы те из вас, кто захочет поехать домой, сделали это, и им была обеспечена охрана.

Большинство кивнули и, к ее немалому удивлению, похоже, сочли это разумным.

– Что вы знаете такого, что не знают все остальные?

Корхеден опять задал трудный вопрос. В отличие от других, его явно не так легко взять на крючок.

– По понятным причинам я не могу ответить на ваш вопрос. Это все, что я могу сказать. Спокойной ночи. Надеюсь, вам удастся хоть немного поспать.

Она повернулась к ним спиной и быстро пошла к выходу, чтобы ее подопечные не успели задать еще вопросы.

Теодор всегда был красив. Еще в родильном доме акушерка отметила его внешность, утверждая, что он один из самых красивых детей, которым она помогла появиться на свет. Фабиан вспомнил, как обрадовался, но в глубине души подумал, что так говорят всем родителям. Акушерок, наверное, учат этому на каких-нибудь курсах. И только когда акушерка вышла в коридор и позвала своих коллег, Фабиан понял, что его сын – нечто совершенно особенное.

Красота никуда не делась ни в детстве, ни в подростковом возрасте. Светлые кудрявые волосы упрямо свисали на голубые глаза, смотревшие обращенным вовнутрь, немного мистическим взглядом. Очерченные щеки и нежная кожа, на которой, насколько Фабиан знал, ни разу не выскочил ни один прыщик.