Это она правильно сделала, что оперлась, а то наверняка не удержалась бы на ногах, обнаружив, что с другой стороны окна, на карнизе, сидит человек. С совершенно разбойничьей рожей, идеально подходящей для обнаглевшего грабителя, но почему-то в шапке с ушами, изображающей не то обалдевшего пучеглазого зайца, не то все-таки Тоторо. Грабитель улыбался приветливо и одновременно немного виновато, словно явился к Жанне на день рождения с тортом, но съел его, пока шел.
– Вы кто? – почти беззвучно спросила Жанна. – Вы как это? Вы зачем?..
Сама понимала, что он ее не слышит за толстым двойным стеклом. Но не открывать же окно этому, прости господи, ниндзя. С другой стороны, он того гляди свалится – карниз совсем узкий. А тут высокий третий этаж.
Милосердие оказалось сильнее здравого смысла. То есть Жанна сперва распахнула окно, скомандовала: «Залезайте», – а уже потом испугалась: «Что я наделала?!» Но ниндзя в шапке с ушами не спешил вламываться в дом, грабить, убивать и что там еще положено проделывать в таких обстоятельствах. Он даже не шелохнулся. Только улыбнулся еще шире и сказал:
– Я пришел извиниться. Не хотел вас пугать.
– Когда я не хочу кого-то пугать, я просто не залезаю к нему в окно среди ночи, – сказала Жанна. – Это совсем несложно, попробуйте, вдруг получится. Если уж даже я могу.
Ниндзя расхохотался – натурально, до слез. Сказал, утираясь рукавом пальто:
– Господи, какая же вы прекрасная! Даже я в свое время невесть что, внезапно вываливающееся из окон, такими нотациями не встречал. А просто банально бледнел и – что еще в таких случаях делают? – а, пошатывался. Из последних сил прикидываясь, будто я великий герой.
– Ну я-то точно не великая героиня, – вздохнула Жанна. – Так что даже начинать притворяться бессмысленно. И кстати особо не расслабляйтесь, я в любой момент могу опомниться и завизжать. Но в дом все равно залезайте. Я тогда еще больше перепугаюсь, но выпущу вас в подъезд. Это все-таки гораздо лучше, чем если вы свалитесь. Тут высоко.
– Я не свалюсь, – пообещал ниндзя. – Просто поверьте на слово: мне тут удобно. Понимаю, что с вашей точки зрения мой визит выглядит, в лучшем случае, дурным сном, но я все взвесил и решил, лучше уж так, чем оставлять хорошего человека с неприятным воспоминанием о том, как его не впустили в чудесное место. Не взяли в игру. А потом еще напугали вдогонку. Лично я бы на вашем месте от злости лопнул!
– Ну я не настолько злющая, – ответила Жанна. – Но очень обиделась, это правда… Ой.
Это было очень сложное «ой». Оно, с одной стороны, означало, что до Жанны наконец-то дошел смысл сказанного. С другой, что она почти успокоилась, решив, что снова видит какой-нибудь странный сон. С третьей, что она больше всего на свете хотела, чтобы все это – визит незнакомца в ушастой шапке, непринужденная поза, в которой он сидит на карнизе, его чудесная улыбка и слова: «Я пришел извиниться», – происходило наяву. С четвертой или сколько их там уже набралось, этих сторон, Жанна была счастлива, что все это с ней случилось – даже если всего лишь приснилось, черт с ним, грех придираться – и ее счастье сразу же стало неотменяемо. Как голубой фонарь на другой стороне улицы, который, между прочим, светил в этом сне как миленький. Хотя она совершенно точно вешала его наяву.
Ниндзя больше не улыбался. Смотрел на нее очень внимательно и даже как бы оценивающе, но не по-человечески – «хороша, не хороша» – а таким профессиональным взглядом, какой иногда бывает у художников и врачей. И тут Жанна наконец его вспомнила. Он тоже был в том кафе, просто близко не подходил, стоял у окна и смотрел, как она пьет чай – вот ровно с таким выражением лица.
Сказала:
– Вы тогда были без шапки.
– Естественно, – согласился он. – Кто ж по собственной воле на себя такое напялит. Шапка – просто следствие моего желания вызвать у вас симпатию. Или хотя бы не до смерти напугать. Грабители в таких шапках обычно по квартирам не лазают.
– Сразу об этом подумала, – кивнула Жанна. – С другой стороны, шапку-Тоторо вполне может носить какой-нибудь сумасшедший маньяк.
– По крайней мере, «сумасшедший маньяк» – гораздо больше похоже на правду, – усмехнулся ее гость. – Просто «маньяк» не обязательно означает именно «кровожадный». Вы сами, например, тоже тот еще маньяк… Кстати, ваш фонарь – это нечто. Мы охренели, когда увидели. До сих пор еще никто ничего подобного не устраивал. Натурально праздник сердца, спасибо вам!
– А почему вы меня не впустили? – сердито спросила Жанна. – Так и остались невидимыми. Я, между прочим, довольно долго там простояла. Ждала.
– Знаю, что долго. Мы на самом деле все это время очень старались стать для вас видимыми. Но не смогли. Вернее, это вы не смогли увидеть, как открывается дверь кафе. Материя, из которой вы состоите, не пожелала должным образом трансформироваться. Вы – да, а она – нет. Что, как говорят мои более опытные коллеги, совершенно нормально. Таковы уж свойства материи: она ленивая и упрямая, поэтому ничего не получается быстро. Вернее, иногда все-таки получается, но, мягко говоря, через задницу. И через раз… Да вы не горюйте, – сочувственно сказал он, заметив, что Жанна вот-вот разревется, не то от радости, не то от обиды: счастье было так близко, а я, дура, взять не смогла. – Однажды у вас уже получилось, и когда-нибудь снова получится. Я в свое время, можно сказать, сорок лет ходил по пустыне прежде, чем самая первая дверь открылась… А, кстати, да, если с самого детства считать, почти сорок и проходил. У вас, если смотреть беспристрастно, гораздо более счастливая судьба. Так вам и надо! В смысле если уж кто-то в этом городе заслуживает быть счастливчиком, то именно вы. Одни ваши надписи чего стоят. «Явное становится тайным»! Все, кто успел увидеть, радуются. И совершенно одинаково говорят: «История всей моей жизни». И каждый по-своему прав.
Жанна наконец настолько успокоилась, что спросила гостя:
– Может, вы все-таки залезете в комнату? Я вас больше почти не боюсь. И даже… – ну, например, кофе сварю. В два часа ночи – самое то. Хотите?
Тот отрицательно покачал головой.
– Спасибо. Но не сейчас. Сейчас я – тот, кто неизвестно откуда возник и скоро исчезнет. А чтобы пить с вами кофе, надо быть тем, кто пришел понятно откуда, ногами; в идеале предварительно позвонив. Это разные состояния – не только сознания, но и пресловутой материи, будь она трижды неладна. Я ей, конечно, регулярно показываю, кто у нас главный в доме. Но, будем честны, не всегда получается. Ну вот сами смотрите.
С этими словами он взял Жанну за руку. Вернее, это только так выглядело, словно взял, на самом деле она не почувствовала ничего, зато сразу вернулся страх – не понятный человеческий страх перед ловким грабителем, а тот самый необъяснимый ужас, который охватил ее вечером возле невидимого кафе. Не настолько сильный, как там, но тоже ничего хорошего. Жанна невольно охнула и отступила от окна.
– Вот видите, – вздохнул он. – Я сейчас – очень так себе гость. Какой уж тут кофе. Когда я в таком состоянии, люди рядом со мной начинают выворачиваться собственной бездной наружу. Это на самом деле отличная штука. В смысле полезная. Но неприятная, особенно с непривычки. Я, собственно, за это и пришел извиниться. Там, во дворе, я не прогнать вас хотел, а, наоборот, помочь вам войти. А получилось, как получилось. На этом месте надо наверное сказать: «Простите, я больше не буду», – но я не скажу. Зачем врать? Еще как буду, конечно. Не стану оставлять вас в покое. Вы для этого слишком прекрасная. Никогда прежде не видел, чтобы человек, вывернувшись бездной наружу, натурально умирая от ужаса, тут же решил идти закупать фонари и лепить каких-то безумных дополнительных ангелов, чтобы охраняли город от зла. Зло в моем лице сражено. Кстати, ангел с рогаткой – любовь моей жизни. Если все-таки слепите, сопру в единоличное пользование, дома на крыше поставлю, совести у меня нет, так и знайте.