Тяжелый свет Куртейна. Желтый - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 77

Нёхиси невозмутимо вынимает из кармана – не конфету, конечно, так далеко его сговорчивость редко заходит – а почему-то батон итальянского хлеба «чиабатта»; впрочем, свежий, даже немного теплый. Так что сойдет, – думаю я, откусив практически добрую четверть. И только теперь понимаю, насколько проголодался. Но вежливо спрашиваю обоих:

– Скажите честно, вам оставлять?

Незнакомец, уже не только натянувший штаны, но и надевший пальто, сразу превратившее его в респектабельного горожанина, только что вышедшего из офиса, а не вылезшего из реки, отрицательно мотает головой.

– Спасибо. Я высоко ценю готовность голодного человека поделиться едой. Но, по правде сказать, вся эта ваша еда для меня до сих пор кропотливый труд. И когда можно его избежать, не вызывая лишних вопросов, я пользуюсь этой возможностью.

– У меня сперва тоже так было, – кивает Нёхиси. – Но я как-то быстро втянулся и начал получать удовольствие от еды и напитков. А теперь меня от них за уши не оттащить!

В подтверждение сказанного он отламывает примерно половину того, что у меня осталось. И целиком отправляет в рот.

– Ну все-таки мы очень разные, – улыбается незнакомец в пальто.

Он наконец к нам подходит. И внимательно смотрит на меня. Хотя было бы чем любоваться. Сейчас я представляю собой довольно скучное зрелище. Когда три дня проходил невидимым, очень приятно разнообразия ради выглядеть как нормальный человеческий человек.

Впрочем, ясно, что вот это вот, которое только что было источником сияющей тьмы, не глазами меня разглядывает. Ну, то есть не только ими. Как, собственно, и я его. И с каждой секундой все меньше понимаю, кто это. Или даже что. Но оно, безусловно, прекрасное – такое же, каким был черный свет. Может быть вообще самое лучшее в мире событие. А что сердце начало стучать с перебоями, так это дело житейское, лишь бы хоть как-то работало. Быть моим сердцем, согласен, непросто, но особого выбора у бедняги нет.

– Хочу тоже быть таким, когда вырасту, – наконец говорю я.

Идиотская фраза, но вот прямо сейчас, чтобы выразить степень моего восхищения – самое то.

– Точно таким не получится, – отвечает восхитительное неизвестно что и совершенно по-человечески обаятельно улыбается до ушей. – У тебя, как принято говорить в подобных случаях, другой анамнез. Но оно только к лучшему. Разнообразие вариантов – отличная вещь. Я бы, кстати, с удовольствием посмотрел, кем ты станешь, когда действительно вырастешь. Интересное должно быть кино.

– Ну раз вы друг другу благополучно понравились, предлагаю где-нибудь посидеть и выпить, – нетерпеливо говорит Нёхиси. – Тебя заставлять не стану, но мы сегодня – великие труженики. А мне тут с самого начала объяснили, что по местным традициям, труженикам после работы полагается умиротворенно кутить.

– И ты быстро втянулся? И теперь за уши не оттащишь? – понимающе ухмыляется незнакомец.

– А то.

Мы сидим на крыше моего дома, который, невзирая на почтенный возраст, общую ветхость, многочисленные перемещения с места на место и регулярные визиты разнообразного неизвестно чего, пока любезно соглашается продолжать быть. Надеюсь, он еще долго продержится. Я к нему до смешного привязан. Когда твоя жизнь – одна сплошная неопределенность, да и сам ты все больше становишься похож на зыбкий речной туман, чем на человека, которым когда-то родился, очень приятно время от времени убеждаться, что у тебя до сих пор есть дом.

В общем, мы сидим на крыше моего дома, который вот прямо сейчас стоит на улице Жвиргждино, в двух шагах от старого Бернардинского кладбища. А где он будет стоять, например, послезавтра – дело темное. Даже мы с Нёхиси понятия не имеем. И вообще никто.

Зато пока дом на месте, и мы расселись на крыше. Можно было отлично устроиться и внутри, не такой уж у меня там бардак, но Нёхиси считает, что грех париться в помещении, когда на улице настолько изумительная погода: ноль, понемногу переходящий в минус один, и мелкий дождь, постепенно становящимся мокрым снегом. Его приятель, похоже, с ним совершенно согласен, видимо он – тоже не особо органическое существо. А я – ну что я. Лишь бы гости были довольны. Да и, положа руку на сердце, только по старой привычке ругаю погоду. А так-то не мерзну уже давным-давно. Нёхиси это, конечно, знает, но любезно делает вид, будто высоко ценит мою самоотверженность. И платит за нее отличным коньяком из бездонной фляги. Очень кстати! Я-то свою благополучно продолбал.

– Когда-то я был, как у вас это принято называть, ангелом смерти, – беззаботно, словно вспоминает игры, в которые в детстве играл во дворе, говорит мне гость. – Хотя, конечно, то, чем я был, не имеет никакого отношения к «ангелам», как их здесь представляют. Впрочем, мне нравится, как их сейчас рисуют и показывают в кино. Красота – страшная сила. Я смеюсь, но честное слово, сам бы хотел так выглядеть. Однако прежде было не до того, а теперь – ну, как-то неловко. Да и просто не к месту. И, строго говоря, не по чину. Я – больше не оно. А в ту пору я вовсе никак не выглядел. Был не упорядоченным существом, имеющим форму, а просто частью силы, которую принято считать разрушительной, а на самом деле – преобразующей материю. Собственно, не одну только материю, но в частности и ее. В общем, как пишут сейчас в интернете, «все сложно», – и от души хохочет, глядя на мою изумленную рожу.

Я бы на его месте сейчас сам так смеялся. Впрочем, на его месте – загадочного существа неизвестной природы, лихо щеголяющего знанием повседневных реалий – я довольно часто оказываюсь. И действительно всякий раз смеюсь.

– Но я больше не часть той силы, – отсмеявшись, говорит гость. – А, как видишь, вполне себе существо, имеющее форму. Непостоянную, ну так постоянство и не обязательно. Ты и сам уже имеешь несколько разных форм.

– То есть ты ангел смерти в отставке? – резюмирую я. – Или все-таки только в отпуске?

– Скорее уж первое. Но на самом деле просто больше не он, как стрекоза больше не нимфа. Это нормально. Я имею в виду, я – не какое-то удивительное исключение из общего правила. Наоборот, моя судьба похожа на все остальные. Существование – это развитие. А развитие – преобразование, или как здесь иногда говорят, «превращение». Никто не остается одним и тем же навечно. Разница только в способах изменения. Ну и в скорости перемен.

Я киваю. И подвигаюсь к нему поближе, как тот самый кот к натопленной печке. Что бы наш гость о себе ни рассказывал, а находиться рядом с ним – очень круто. Ну и, кстати, действительно, как от печки тепло.

– Для таких как я радикальные изменения начинаются в тот момент, когда мы по какой-то причине отказываемся убивать, – говорит он. – То есть производить естественное для нас действие, которое стороннему наблюдателю кажется разрушением. Не знаю, насколько понятно я выражаюсь, но очень стараюсь быть точным. А язык, которым мы сейчас пользуемся, такой возможности, к сожалению, не дает.

– В любом случае языка мертвых демонов, который, как рассказывают, идеально подходит для обсуждения сложных предметов, я не знаю, – невольно улыбаюсь я, вспоминая давешние объяснения Стефана. – Я, к сожалению, совсем не полиглот.