Рудник. Сибирские хроники - читать онлайн книгу. Автор: Мария Бушуева

Не все мертвые хотят, чтобы вмешивались в их жизнь потомки или историки-исследователи. Лампия просто возмутилась, когда ей рассказал свой сон ее муж, горный кандидат Илья Ярославцев, который должен был вот-вот начать получать чины, а ему, сыну камнереза, но потомку шихтмейстера, разжалованного и за тяжелую провинность отправленного в Змеиногорский рудник уже кандальным каторжанином, ох как этого хотелось. Ведь только двоюродному деду отца удалось после Барнаульского горного училища получить чин и вступить в казанское дворянство, а и дед, и отец Ярославцевы так и оставались простыми камнерезами. Правда, отец и рисовальную школу окончил, и медаль за свою работу имел. Да что с того? С ним начальство за руку все равно не здоровается!

Но все рухнуло: оклеветан Илья Ярославцев и отстранен от должности, – а в его ведении находился Сугатовский рудник. И кем! Другом их семьи, прямым его начальником, управляющим сереброплавильными и медными рудниками Кронидом Маляревским, с которым у Ильи Дмитриевича было на двоих 250 десятин земли, засеянной пшеницей, – это не считая своих полей, от него отдельных, – ангары, полные зерна, пастбища, где паслись общие овцы, кузница – фабрика, где делались плуги и другой хозяйственный инвентарь… Все это и задумал, видимо, прихватить ловкий управляющий. К чему, мол, делиться? Он хотел и излишки руды оставлять лично себе, просил подчиненного не вписывать их в отчеты горному начальству, да отказался Илья Дмитриевич – с того их конфликт и пошел: испугался ловкий Кронид, тут же подпоив кого надо да и приплатив неграмотным рабочим, обвинил Илью Дмитриевича в проступках служебных – и уволил. Теперь вот только решил Ярославцев сообщить в рапорте об авантюре Маляревского и обратиться к начальству с просьбой разобраться в деле и вернуть должность – ну, пусть не в обжитом и любимом Сугатовском, хоть в другом руднике, но вернуть.

От Кронида вчера прибыл нарочный с устной угрозой: не заберешь рапорт начальству – уничтожу. А главное, с приказом: съехать из большого казенного дома, в котором жила десятый год вся семья, в два дня.

Точно ураган сорвал крышу; все дорогие сердцу вещи: тяжелый дубовый шкаф с черным узором, темно-коричневые стулья с гнутыми спинками, яшмовые, отцовской руки вазы и картины, купленные в Барнауле и Петербурге, теснящиеся на этажерках книги, до которых Ярославцев был сильно охоч, мгновенно взвились в воздух и, рухнув на землю, стали обломками и трухой.

– Мне сон приснился нынче, – сказал Илья жене, – будто уже совсем другое время, какой-то стол, а на нем что-то вроде окошка точно с живыми фигурками и движущимися словами, и женщина, может, она и какая-то нам родня, вроде из потомков наших с тобою, это так, сильно смутно, и вот сидит она возле этого окна и нас с тобой в него видит, и начинает она писать книгу, в которой мое честное имя будет очищено от налепленной Кронидом грязи.

– Зачем это?! – возмутилась Лампия. – Не нужны нам чужие оправдания! Сами все докажем! Нечего вмешиваться в нашу жизнь!

И она пошла быстрым шагом, а он, на минуту приостановившись, поспешил за ней: невысокий, хрупкого сложения, но не узкоплечий.

* * *

Разумеется, я сразу поняла, что приснилось Илье Дмитриевичу. Рассматривая старинные фотографии 70-х годов XIX века на мониторе компьютера, сканированные и многократно увеличенные, я вглядывалась в очень красивое, но суровое лицо Лампии – и ощущала идущее от нее сильнейшее сопротивление. До этого мне прислали из архива документы – и в затяжной истории с их поиском, а потом потерей и обретением, уже почти случайным, в порванном конверте в чужой московской коммуналке, тоже была мистика: Лампия упорно не желала никакого вмешательства в их с Ильей судьбу. Грубо говоря, плевала она на потомков.

* * *

Тот, кто впервые видел Колыванское или Саввушкино озеро, останавливался в изумлении: точно застывшие горные замки и горные духи окружали его причудливые камни: спустились с гор духи, смеясь, заплясали у воды – да вдруг остановила их чья-то магическая рука, с тех пор, окаменев, так и стоят – точно танцуют… Илья любил эти места, любил тропинки, поднимающиеся среди острых невысоких скалистых сопок, петляющие между ними как бы для того, чтобы преследователь потерял след бегуна – а сколько бегунов укрывалось в алтайских пещерах – счету нет! – любил здешний воздух, легкий, живой, смотрящий синими глазами в твои глаза, любил ветер, приносящий иногда сухие головки сорванных бурей цветов, и, когда встретил черноволосую, зеленоглазую красавицу Лампию, показалась ему она самой владычицей этих таинственных окаменевших духов, может, своей рукою и остановившей – ради вот этой странной красоты – много веков назад их вольный танец…

– А если правду – все беды твои, Лампия, от любви, – так назавтра сказала ей мать. – Илья твой только был из горного училища – гол как сокол. И тебе ли, красавице, самой богатой невесте, было выходить за него? Осталась без приданого, половину сразу отписал старик наш Саше, и правильно. Ведь хоть и все мы русские, но бабушка-то моя была дочкой джунгарского хана, князя то есть! А он кто? Сын камнереза! Как ты могла!

Повернулась Лампия и прочь из родительского дома. Ни света, ни тепла здесь. Одни счеты да расчеты. Даже углы колючие.

Сказала, оглянувшись:

– У него отец такие вазы делал – заглядишься! Красоту жизни они мне открыли. И много книг прочитал! И живем мы в любви и полном согласии, не как вы с отцом – нос друг от друга воротите, ласкового слова вашего друг к дружке с детства я не слышала. Ты за богатство выходила, а я за любимого.