Рудник. Сибирские хроники - читать онлайн книгу. Автор: Мария Бушуева cтр.№ 81

– Я бы долго плакала, – сказала Тася, – мне бы хотелось умереть от унижения.

– Так мы все и живем, ежедневно утирая плевок!

– А я бы, умывшись, посмеялась над произошедшим!

Мои слова, как ни странно, произвели на Михаила Марковича впечатление:

– Посмеялась бы? Удивительно. Такая химическая реакция мне в голову не приходила!..

Михаила Марковича увела у меня бухгалтерша. Прожил он с ней почти тридцать лет и за два года до своей смерти ее похоронил.

А Таисия через полгода после того разговора вышла замуж за читавшего ей стихи Маяковского молодого ученого-геолога, профессорского сына, потомственного интеллигента, человека очень образованного, внешне похожего на поэта Блока, причем тоже Александра Александровича. И все было бы у них с Тасей неплохо, но в геологической среде начались сталинские аресты, расстреляли его близкого, самого любимого друга, и Александр, охваченный отчаяньем и страхом, почему-то решил, что донес на его друга их бывший университетский однокурсник, и, опасаясь за себя и за уже беременную жену, сам написал на него анонимное заявление и отправил письмом в НКВД.

Однокурсника арестовали. Он погиб.

Муж Таси умер молодым – от туберкулеза.

Сама Таисия тоже ушла рано. И всю жизнь она мучилась чувством вины за мужа, говорила мне, что ее дочь прорвалась в жизнь по чужому билету, вытеснив в смерть невинного человека, и кара судьбы за это – в ее ребенке: внук Таисии родился слепоглухонемым. А может быть, Александр с того света, мучимый раскаянием, так наказал себя через внука, иногда прибавляла она.

А я часто думала, хотя никогда не говорила сестре об этом, что тяжелая патология ее внука – не кара судьбы, не наказание с того света – это ее собственная энергия совести исказила организм ребенка еще до его рождения. Мы все носим приговор за свои поступки в самих себе. И наказание ударит по самому дорогому, что у нас есть. Чаще – это собственное здоровье и собственная жизнь. К сожалению, человек часто и не догадывается, отчего заболел. Но порой, если мы воспринимаем детей или внуков как собственное продолжение, то есть распространяем на них ауру своего «я», наказание бьет по ним.

Стоял ноябрь, после дождя разразился мороз – и ветки за окном за одну ночь стали хрустальными. Слышно было через открытую форточку, как позванивают они на ветру.

И я не сразу поняла, что звякнул очень тихий дверной звонок.

На пороге стоял седой старик. Вглядываясь в сморщенное лицо с висячим носом, долгими мешками под глазами и запавшим ртом, я не сразу узнала Михаила Марковича.

– Жить мне осталось немного, пришел проститься, – сказал он.

Я вскипятила чай, поставила на стол печенье, конфеты, сделала бутерброды с паштетом.

Мы молча пили чай.

Форточку я закрыла – из нее тянуло холодом.

– Вот и жизнь прошла. – Михаил Маркович попытался усмехнуться, но одна сторона лица у него окаменела, видимо, он недавно перенес инсульт, – и усмешки не получилось. – И как ни называй плевочек жемчужиной…

– Помню, Миша, – сказала я, – видишь ты жизнь как плевок, но ведь другой видит ее как сад… На самом деле только образ и творит каждую человеческую жизнь.

– У меня всю жизнь один образ – ты, – тихо сказал он, и по его старым дряблым щекам поползли слезы.

Так и осталось в памяти: радостная девушка с льняными волосами, «черный воронок» у соседнего дома и желтые слезы, ползущие по лицу одинокого старика.