Утопия XIX века. Проекты рая - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Моррис, Эдвард Бульвер-Литтон, Эдвард Беллами cтр.№ 41

Тот факт, что отчаянная народная оппозиция против объединения предприятий в нескольких сильных руках оставалась бесплодной, служит доказательством, что на это должны были существовать важные экономические причины. И действительно, мелкие капиталисты со своими бесчисленными мелкими торговыми предприятиями уступили место крупному капиталу потому, что они принадлежали к периоду мелких условий жизни и не доросли до потребностей века пара, телеграфов и гигантских размеров его начинаний. Восстановлять прежний порядок вещей, даже если бы это было возможно, значило бы возвращаться к временам мальпостов. Несмотря на весь гнет и невыносимость господства крупного капитала, даже самые жертвы его, проклиная его, должны были признать удивительное возрастание производительной силы, появившейся в национальной промышленности, громадные сбережения, достигнутые сосредоточением предприятий и единством их организации, и согласиться, что со времени замены старой системы новою, мировое богатство выросло в такой степени, какая и не снилась никому никогда до той поры.

Конечно, это огромное возрастание богатств повлияло главным образом на то, чтобы богатого сделать еще богаче, увеличивая пропасть между ним и бедняком; но как средство для созидания богатства, капитал оказался фактором, пропорциональным его консолидации. Восстановление старой системы с дроблением капитала, будь оно возможно, повело бы за собой, пожалуй, больше равенства в условиях жизни вместе с большим индивидуальным достоинством и свободой, но это было бы достигнуто ценою общей бедности и застоя в материальном прогрессе. Разве не было возможности воспользоваться этим могущественным консолидированным капиталом, не поддаваясь гнету плутократии наподобие Карфагена? Лишь только люди сами начали задаваться этим вопросом, они нашли готовый ответ. Истинное значение этого движения в пользу ведения дел все более возраставшими скоплениями капитала, стремление к монополиям, вызывавшим отчаянные и напрасные протесты, было признано наконец вполне естественным процессом, которому оставалось только довести до конца свое логическое развитие, чтобы открыть человечеству золотую будущность.

В начале нынешнего столетия развитие это завершилось окончательной консолидацией всего национального капитала. Промышленность и торговля страны были изъяты из рук группы неответственных корпораций и синдикатов частных лиц, действовавших по своему капризу и в своих личных выгодах, и вверены одному синдикату, явившемуся представителем нации, который должен руководить делом в общих интересах и для пользы всех. Можно сказать, нация как бы организовалась в один огромный промышленный союз, поглотивший всякие иные союзы. На место всех других капиталистов явился один капиталист, единственный предприниматель, последний монополист, уничтоживший всех прежних и мелких монополистов, монополист, в выгодах и сбережениях которого участвовали все граждане. Одним словом, жители Соединенных Штатов решили взять в свои руки ведение своих предприятий точно так же, как ровно сто лет тому назад, они сами взялись управлять страной, и в своих экономических делах устроились совершенно на тех же основаниях, какими руководствовались в задачах управления. Удивительно поздно в мировой истории, наконец, стал общепризнанным очевидный факт, что ничто не может считаться более национальным, чем промышленность и торговля, от которых зависят средства к существованию народа, и предоставление их частным лицам, которые занимались бы ими для своих личных выгод, является таким же безрассудством, даже гораздо большим, как и предоставление функций общественного управления аристократии для ее личного прославления.

– Но такая удивительная перемена, как вы описываете, – сказал я, – конечно, не могла совершиться без большого кровопролития и ужасных потрясений?

– Совершенно напротив, – возразил доктор Лит, – тут не было ни малейшего насилия. Перемена эта предвиделась давно. Общественное мнение вполне созрело для этого, а за ним стояла вся масса нации. Противодействовать ей невозможно было ни силой, ни доводами. С другой стороны, народное чувство по отношению к большим компаниям и их представителям утратило свою горечь, так как народ пришел к убеждению в их необходимости как звена, как переходной фазы в развитии истинной промышленной системы. Самые ярые противники крупных частных монополий вынуждены были признать неоценимые заслуги, оказанные ими в воспитании народа до той степени, когда он мог взять на себя управление своими делами. Пятьдесят лет тому назад консолидация какого бы то ни было рода промышленности под национальным контролем даже самым пылким сангвиникам показалась бы слишком смелым экспериментом, Но путем целого ряда наглядных фактов нация усвоила совершенно новые взгляды на этот предмет. Многие годы видела она, как синдикаты пользовались бо`льшими доходами, чем государство, и управляли трудом сотен и тысяч людей с производительной силой и экономией, недостижимыми в более мелких операциях. Пришлось признать аксиомой, что чем крупнее предприятие, тем проще приложимые к нему принципы. Как машина вернее руки, так и система, в крупных предприятиях играющая ту же роль, какую в великих предприятиях исполняет хозяйский глаз, достигает более верных результатов. Таким образом и вышло благодаря самим корпорациям, что в то время, когда пришлось самой нации взяться за выполнение своих функций, эта мысль уже не заключала в себе ничего неосуществимого даже в глазах нерешительных людей. Это, несомненно, был шаг вперед, каких раньше не делалось, но при этом стало ясно для всех, что нация, оставшись единственным монополистом на поле производительности, неминуемо должна освободить предприимчивость от многих затруднений, с какими приходилось бороться частным монополиям.

Доктор Лит прекратил разговор, и я примолк, стараясь составить себе общее понятие о переменах в организации общества, совершившихся при посредстве того ужасного переворота, который он только что мне описал.

Наконец я сказал:

– Идея подобного расширения функций правительства, мягко выражаясь, является в некоторой степени подавляющей.

– Расширения! – повторил он. – Где же тут расширение?

– В мое время, – возразил я, – считалось, что настоящие функции правительства ограничивались, строго говоря, охранением мира и защитой народа от общественного врага, т. е. военной и полицейской властью.

– Да скажите бога ради, кто эти общественные враги?! – воскликнул доктор Лит. – Что это, Франция, Англия, Германия или голод, холод и нищета? В ваше время правительства привыкли, пользуясь малейшим международным недоразумением, конфисковать дела граждан и предавать их сотнями тысяч смерти и увечью, расточая в это время их сокровища, как воду. И это чаще всего творилось во имя какой-то воображаемой пользы этих иных жертв. Теперь у нас нет более войн, и наше правительство не имеет войска, но для защиты каждого гражданина от голода, холода и нищеты и для забот обо всех его физических и нравственных нуждах на правительстве лежит обязанность руководить промышленным трудом граждан в течение известного числа лет. Нет, мистер Вест, я уверен, что, подумав хорошенько, вы поймете, что не в наше, а в ваше время, расширение функций правительства было необычайно. Даже для наиблагих целей в настоящее время мы не дали бы своим правительствам таких полномочий, какими тогда они пользовались для достижения самых пагубных целей.