Сергей Дягилев. "Русские сезоны" навсегда - читать онлайн книгу. Автор: Шенг Схейен cтр.№ 128

Страница

27 декабря 1924 года Дягилев получил известие о внезапной смерти Льва Бакста. Потрясенный, он плакал на груди своего слуги Василия, затем послал телеграмму Сертам в Париж, в которой просил передать близким Бакста «…глубокое соболезнование в связи с потерей друга. Масса трогательных воспоминаний за долгий период нашего сотрудничества и 35-летней дружбы»⁴. Это был печальный конец дружбы и художественного сотрудничества, определявших артистический облик Европы, особенно до Первой мировой войны. Не случайно французская пресса писала: «…смерть Бакста ознаменовала собой конец целой эпохи в истории европейской культуры»⁵. На самом деле эта эпоха закончилась на целое десятилетие раньше – когда в европейской культуре начал утверждаться модернизм во всех его проявлениях, не в последнюю очередь благодаря Дягилеву. Собственно, примерно уже тогда он пожертвовал своей дружбой с Бакстом, считая, что творчество этого художника утратило значение в Европе Нового времени. Бакст наблюдал за появлением первых ростков модернизма поначалу с удивлением, позже – с гневом и отвращением. То, что Дягилев стал самым ярым пропагандистом нового искусства в Европе, было в глазах Бакста, с профессиональной точки зрения, чем-то необъяснимым, каким-то историческим заблуждением, а с точки зрения их дружбы – откровенным предательством.

Когда 12 января прошел последний спектакль лондонского сезона, реакция критиков была самая восторженная. «Это было одно из самых запоминающихся прощальных выступлений, когда-либо проходивших в театре-варьете […], – писал журнал “Пипл”. – Исполнителей и исполнительниц главных партий буквально засыпали букетами, лавровыми венками и прочими цветочными подношениями. Аплодисменты продолжались больше двадцати минут и не смолкали даже после того, как занавес был окончательно опущен»⁶. Дягилев вновь стал кумиром лондонского театрального мира, что сулило его труппе хорошие перспективы и в плане финансов.

Следующий сезон в Монако оказался намного скромнее предыдущего. В него не вошли оперные премьеры, а большинство подготовленных Дягилевым для княжества балетов представляли собой обычные танцевальные сюиты, старомодные «salades Russes» с небольшими вкраплениями нового материала. По условиям контракта с Оперным театром Монако артисты дягилевской антрепризы должны были исполнять балетные вставки в операх, которые давал этот театр. Хореографом всех балетных дивертисментов был начинающий Баланчин.

Самыми значительными премьерами года стали два балета: «Зефир и Флора» и «Матросы». Первый – на музыку молодого украинского композитора Владимира Дукельского. Как симфонист Дукельский сегодня практически забыт, но музыка, написанная им под псевдонимом Вернон Дюк, все эти нестареющие хиты, такие как «Апрель в Париже» и «Осень в Нью-Йорке», джазовые музыканты играют во всем мире до сих пор. Автобиография Дюка-Дукельского «Паспорт в Париж»⁷ – это увлекательная, остроумная и очень убедительная дань «jazz age». ^[310] Среди богатой мемуарной литературы, созданной людьми из окружения Дягилева, этой книге практически нет равных. Двадцатилетний композитор приехал в Европу с портфелем под мышкой, в котором было лишь кое-что из одежды и недавно оконченный фортепианный концерт. Дукельский надеялся показать его Дягилеву через Вальтера Нувеля. Беспристрастный и в то же время трогательный портрет последнего приводится в книге:

Дукельский проиграл Нувелю свои незрелые музыкальные опыты, и тот обещал показать их Дягилеву. Во время их первой встречи в дягилевской ложе импресарио не мог не оценить его шарм. Он сказал: «Надо же, какой красивый юноша! Это само по себе очень необычно. Композиторы редко прилично выглядят. Стравинский и Прокофьев никогда не получали призов за красоту. И сколько вам лет? – Двадцать, – ответил я. – Это тоже неплохо. Я не люблю молодых людей старше двадцати пяти»⁹.

Вскоре Дягилев заказал молодому композитору балет. Это был знак свыше, ведь Дукельский представлял собой начинающего композитора (его подлинный талант лежал отнюдь не в сфере симфонической музыки), но Дягилеву нужна была русская музыка, к тому же он хотел поразить публику своим нюхом на талант. В защиту Дукельского и Дягилева следует добавить, что Прокофьеву и Стравинскому тоже понравились как сам композитор, так и его музыка. В любом случае Дукельский не откладывая принялся за работу, и 28 апреля в Монте-Карло состоялась премьера балета под названием «Зефир и Флора». Декорации подготовил Жорж Брак, костюмы – Коко Шанель, ^[311] хореографию – его «блудный сын» Леонид Мясин, снова работавший по контракту.

В конце предыдущего сезона от Дягилева ушла Бронислава Нижинская: отчасти потому, что она решила создать собственную труппу, отчасти в силу того, что ей казалось, что Баланчин начал вытеснять ее в качестве балетмейстера. Это было настоящим ударом для Дягилева, ведь Нижинская была уникальным хореографом, способным дать импульс развитию балета, как никто другой после Фокина. В то же время она отличалась упрямством и независимостью, а эти качества Дягилев плохо переносил в женщинах. Узнав о ее уходе, свои услуги поспешил предложить Мясин. Дягилеву не оставалось ничего иного, как согласиться, главным образом потому, что он не мог целиком полагаться на неопытного Баланчина. Однако своим мнением о Мясине он поделился с Дукельским: «У Леонида нет ни души, ни сердца, ни вкуса, и единственное, что его интересует, – это деньги»¹⁰.

Публика хорошо приняла «Зефира и Флору», но это был очередной легковесный, хотя и добротный продукт дягилевской фабрики, которому судьба готовила большой успех и скорое забвение. Самой примечательной в этом балете являлась его тема, переработанная в либретто Борисом Кохно. «Зефир и Флора» представлял собой попытку создать балет по образцу тех, что ставили крепостные в русских поместьях, иными словами, скрытую ностальгическую оду разрушенной империи. Балет под названием «Зефир и Флора» когда-то уже шел в России в хореографии легендарного Шарля Дидло ^[312] на музыку Катерино Кавоса, ^[313] деда Александра Бенуа. ^[314] Дягилев рассказал Дукельскому, что раньше его предки имели собственный крепостной театр. Это было неправдой лишь отчасти: у самих Дягилевых крепостного театра никогда не было, но он был у предков его мачехи. Итак, масса исторических и личных ассоциаций, которыми был нагружен «Зефир», наверняка прошла мимо ушей публики в Монако, ведь ее в первую очередь интересовали новые идеи костюмов от Шанель.

Страница