Проклятие свитера для бойфренда. Вязаные истории о жизни и о любви - читать онлайн книгу. Автор: Аланна Окан cтр.№ 24

Вязание предшествовало моим тревогам примерно на десяток лет. Начинала я с одеял для кукол, мочалок и подставок под горячее (все они выглядели совершенно одинаково), а потом перешла к кружевным кардиганам, мини-платьям и запасам неподходящих друг к другу рукавичек, которых хватит мне на всю оставшуюся жизнь. Меня толкал вперед порыв облечь бесформенный страх в нечто материальное.

Такие, более сложные вещи я начала вязать летом после окончания школы. У меня не было работы, впервые в жизни я ни к чему не была привязана. В разгар экономического кризиса я пыталась найти работу на неполную ставку в Sephora и Victoria’s Secret. Я выступала против знойных девиц, у которых была степень по продажам в сфере моды.

Я решила взять перерыв на лето от работы в моем любимом лагере театральных искусств, попробовать что-то новое, посмотреть мир (или, по крайней мере, торговый центр Natick Mall) до отъезда на учебу в колледж осенью. Я хотела посмотреть, кем я буду в новой ситуации, не в окружении людей, которых знала всю свою жизнь; это был своего рода тренировочный заезд перед тем, как переехать за пятьсот километров, туда, где я почти никого не знала. Но тогда не было никакой новой ситуации, ничего, кроме групповых интервью и дивана моих родителей, и надвигающегося страха, что, что бы ни произошло со мной, оно будет больше и загадочнее, чем то, что я оставляла в прошлом. Я шла-шла-шла к этому так долго – получала хорошие оценки, поступила в колледж, выбралась из маленького массачусетского городишки – что, когда я внезапно зашла в тупик, всей этой бурлящей энергии не нашлось выхода.

Сейчас это кажется таким забавным и далеким, тот объективно крошечный промежуток времени до моего отъезда в колледж. Месяцы, которые я проведу в точно таком же состоянии после окончания колледжа, пытаясь найти работу, пытаясь обустроить дом, будут казаться безумными, но и приносящими облегчение, они и рядом не стояли с тем вонючим болотом лета после окончания школы. Тогда впервые, я думаю, мне не за что было ухватиться, чтобы доказать самой себе – я все делаю правильно. У меня развилась клаустрофобия и настороженность, я внезапно стала бояться водить машину и резко выражать свое недовольство окружающим меня миром, но в основном – собой; мне стало казаться, что никто не способен понять меня.

Этот хор: «Да что с тобой? Почему ты не можешь вести себя лучше?» – начал свой рваный ритм, и хотя я научилась приглушать его голос, он все еще до сих пор остается со мной.

Примерно через месяц после начала того лета я вытащила вязальные спицы. После долгих лет практики с моей бабушкой у меня был период безрукоделия, и к тому моменту я не продвинулась дальше той первой дерзкой кукольно-одеяльной попытки. Я не умела читать схемы вязания, и собственно этот факт уже стоял непреодолимой стеной между мной, знаниями и вдохновением, которое парило вокруг: в книгах, в интернете, среди людей более опытных, чем я, которые знали, как разговаривать на этом таинственном языке. Я смотрела на фотографии, которые находили в интернете не-совсем-знакомые вязальщицы, и это было похоже, словно я смотрю сквозь толстое стекло на то, что я могу наглядно представить, но не потрогать. Это был просто еще один способ примирения с окружающим миром, которым я, однако, не могла вполне воспользоваться.

Разница была в том, что я могла туда попасть. Вязание стало моей задачей. Я стала сосредоточенно изучать книги, а затем ролики на YouTube, постепенно выясняя, что значит сшить плечевые швы или провязать пятку носка. Были и неудачные начала: пара носков, настолько больших, что они скорее походили на пару съемных ножных протезов, ужасно колючее платье с такой тяжелой юбкой, что верх растягивался в два раза от своей первоначальной длины. Я все никак не могу заставить себя их выкинуть, они так и живут в подвешенном состоянии неопределенности в моей детской, в метре от того места, где были созданы. Они служат напоминанием, как далеко я продвинулась и как далеко мне осталось идти.

Я связала свой самый первый свитер, укороченный желтый кардиган, который я даже и не уверена, чтобы когда-либо носила, за одну смутно припоминаемую полубессонную неделю. Это была простая модель – скорее, рецепт на самом деле, – мне пришлось начинать заново трижды, прежде чем, наконец, я поняла основы. Неважно, что рукава получились слишком объемные или что петли для пуговиц шли не ровно в ряд; это было на 100 процентов моим, тем, что семью днями раньше было ничем, просто корзинкой пряжи. Никто не просил меня его связать, и никто не давал мне на это разрешения. Я просто сделала это, и этой силы было достаточно, чтобы подтолкнуть меня в лето безудержной производительности. Я почти забыла понервничать, когда осенью стала собирать вещи, чтобы отправиться в колледж. Я перестала хоть немного ожидать, когда меня выберут.

Тем не менее, хоть я и нашла свое излюбленное оружие, тревога ширилась и мутировала. Иногда она существует, словно отдельная личность. В глубине души полушутя я называю ее Плохой Аланной. Она питается моими ошибками, которые я допускаю в работе, и пирует моими ссорами с людьми, которых я люблю, – все, что похоже на счастье, собранное по крупицам, на успехи, которых мне удалось достичь, может внезапно исчезнуть. Плохая Аланна приходит в бешенство от моей прошлой себя, от той, которая сказала или сделала, или хотела сделать «то самое». Она чувствует свою беспомощность и не может контролировать ситуацию, и эта беспомощность проявляется как мания, слепая ярость против всего во мне, что она считает испорченностью или недостатками, как необходимость сделать хоть что-нибудь по этому поводу, настолько примитивное, что оно противоречит всякой логике.

Плохая Аланна нелогична. Она вся на эмоциях, у нее даже есть эмоции про эмоции: чтобы расстроиться по-настоящему, нужно расстроиться по поводу того, что я расстроена. Поэтому, когда мой милый добрый мозг пытается перекричать весь этот гам: «Тебя не уволят! Он не бросит тебя! Это не имеет к тебе никакого отношения, поэтому будь добра, успокойся!» – я не слышу его. Или того хуже, Плохая Аланна слышит его голос и злится еще больше, потому что не может, не хочет, не способна следовать этому благоразумному совету. Я потратила много времени, пытаясь поговорить сама с собой, а еще больше времени – пытаясь напряженно прислушиваться к голосу разума.

Но рукоделие приглушает этот шум. Ритм нанизывания петель, размеренность движения спиц и основательность растущей вещи – это реальное противоядие от придуманного мной апокалипсиса, любимое место для забвения моей тревожности. Рукоделие находится под контролем, развиваясь с (почти) нужной скоростью и (обычно) именно так, как выберете вы. Нельзя взять и перепрыгнуть к готовой вещи, так же как невозможно перемотать вперед все сложные не-знаю-что-будет-дальше периоды жизни.

И поэтому нужно просто позволить развиваться процессу. Рукоделие во многом похоже на йогу или секс в том, как оно сжимает отдельно взятую вселенную до измеримых размеров, где все, что нужно, это сосредоточиться на том, что перед тобой. Хотя, в конце концов, в отличие от секса, получится новая пара носков или подставка под чашку.

Я могу вести учет самых тяжелых периодов своей жизни по куче законченных, а потом забытых предметов одежды, надежно запрятанных в глубинах моего старого шкафа. Там есть пушистая кружевная шаль из моего первого лета в Нью-Йорке, единственная вещь с тех пор, как я влюбилась в Сэма и разлюбила его, сама, впервые в жизни.