К тому же он особым образом разместил ритуальные предметы — отсеченные соски и кольца; сюда же относилась поза самой девушки. Навязчивое влечение к некоему порядку посреди неорганизованного буйства и кровопролития указывало, что я выслеживаю добычу с глубокими психологическими и психиатрическими проблемами. Я ожидал, что субъект все еще принимает либо до недавнего времени принимал рецептурные лекарства. Вкупе с ранним часом убийства это исключало алкоголизм. От какого расстройства или психоза ни страдал насильник, его состояние быстро ухудшалось и рано или поздно стало бы заметным для окружающих. Взять хотя бы его попытки суицида, в особенности путем удушения, — тот же самый прием он применил на Франсин. Я также считал, что он либо находился, либо по-прежнему числится в одной из психиатрических клиник. По этой причине в армию его не взяли бы. Вероятнее всего, из школы или института его тоже вышвырнули, и от прежнего человека остался лишь ворох неудовлетворенных амбиций. Кроме того, я был почти уверен, что это первое убийство субъекта, но если оно сойдет ему с рук, то окажется далеко не последним. Конечно, он бы не стал сразу наносить еще один удар. Первая жертва удовлетворит его на несколько недель или даже месяцев. Однако в конце концов, когда обстоятельства будут играть ему на руку и подвернется подходящая жертва, он, без сомнения, проявит себя вновь. Сей вывод весьма красноречиво следовал из сообщений, выцарапанных на теле Франсин.
Он расположил жертву в унижающей ритуальной позе, из чего я заключил, что о содеянном он нисколько не сожалеет. Если бы он прикрыл ее тело, я бы еще подумал, что и трусики, натянутые девушке на голову, свидетельствуют о желании сохранить хотя бы толику достоинства жертвы. Но тело убийца оставил абсолютно голым. Поэтому закрытое лицо означает скорее попытку обезличить и унизить объект насилия, нежели выразить свое раскаяние.
Интересно другое. Одеждой Франсин он прикрыл свои испражнения. А вот если бы, справив нужду, он оставил все как есть, мы интерпретировали бы его действия как очередной элемент ритуала или дальнейшее выражение отвращения к жертве в частности и ко всем женщинам в целом. Однако он все же прикрыл кучу. Это означает, что на месте преступления он находился достаточно долго и ему попросту было некуда больше сходить, либо он перенервничал, либо и то и другое. Из прошлого опыта я знал, что неспособность сдержать естественную нужду также может являться побочным эффектом принимаемых лекарств.
Получив составленный мной портрет, полиция снова принялась за свой километровый список подозреваемых и свидетелей. Тут же отбросили одного кандидата, в прошлом известного сексуального преступника, но ныне женатого и с детьми. После первого захода в списке оставалось лишь двадцать имен, а среди них одно вписывалось в психологический портрет особенно хорошо.
Его звали Кармайн Калабро. Белый, тридцатилетний, безработный актер, он сидел на шее у отца. Мать умерла. Оба жили в том же доме и на том же четвертом этаже, что и Элвесоны. Холостой Калабро с большим затруднением выстраивал отношения с женщинами. Из школы его исключили, в армии он так и не отслужил. При обыске в его комнате полиция наткнулась на огромную коллекцию БДСМ-порно. Как до, так и после убийства Франсин он уже предпринимал попытки самоубийства через повешение или асфиксию.
Но у Кармайна было алиби. Полиция допросила его отца вместе со всеми остальными жильцами. Как я и предсказывал, мистер Калабро сообщил, что Кармайн в указанное время находился на лечении в местной психиатрической клинике, борясь с депрессией. Вот почему поначалу следователи исключили его кандидатуру.
Однако, вооруженные психологическим портретом, полицейские мигом взяли его в оборот и вскоре обнаружили, что охрана клиники не отличалась особой строгостью. Они установили, что Кармайн, все еще числясь пациентом, отсутствовал на территории лечебницы вечером перед убийством Франсин — он просто вышел за ворота.
Через тринадцать месяцев после убийства полиция арестовала Кармайна Калабро и сняла оттиск его зубов. Трое судмедэкспертов-дантистов подтвердили, что строение челюсти совпадает с укусами на теле Франсин. Их заключение определило исход судебного разбирательства. Кармайн отказался признать свою вину, однако суд приговорил его к пожизненному заключению плюс еще двадцати пяти годам тюрьмы.
Кстати, оказалось, что волос афроамериканца попал на тело совершенно случайно. Отдел медицинской экспертизы тщательно проанализировал события и выяснил, что в мешке, в котором тело Франсин перевозили в морг, до этого находился чернокожий мужчина. Мешок просто недостаточно хорошо отмыли. Но это само по себе показывает, что материалы медицинской экспертизы способны пустить расследование по ложному следу. Если они не вписываются в общее представление следователя о характере дела, следует тщательно все взвесить, прежде чем принимать их за чистую монету.
Раскрытие этого дела доставило нам немало радости, в особенности потому, что мы добились доверия со стороны ньюйоркцев, с которыми работали. А ведь они считаются самыми профессиональными и искушенными мастерами своего дела. В статье, опубликованной в апрельском выпуске журнала «Психология сегодня», лейтенант Д'Амико отмечал: «Ребята из ФБР настолько точно описали подозреваемого, что я даже спросил, не завалялся ли у них его телефончик».
Хотя имена Кармайна и Франсин в статье не упоминалось, после публикации Калабро написал нам из камеры исправительной колонии Клинтона в Даннеморе, штат Нью-Йорк. В пространном послании с кучей грамматических и лексических ошибок, написанном корявым почерком, он в целом положительно отзывался о полиции Нью-Йорка и ФБР, еще раз подчеркнул свою невиновность и поставил себя в один ряд с Дэвидом Берковицем и Джорджем Метески, «маньяком-подрывником». Он отмечал: «Я не оспариваю психологический портрет убийцы, который вы разработали. Собственно говоря, в двух вещах я искренне с вами согласен».
Затем он спрашивал, знаем ли мы о наличии на теле волоска, который, как считал Калабро, мог бы его оправдать (мои слова, не его). Далее он интересовался, когда именно мы разработали портрет и точно ли все улики собрали. Если да, то он оставит это дело в покое, а если нет — снова нам напишет.
Я счел письмо возможностью включить Калабро в наше исследование. Поэтому в июле 1983-го Билл Хагмайер в компании Розанн Руссо, одной из первых женщин-агентов в отделе поведенческого анализа, отправились в Клинтон на беседу с ним. Они описывали убийцу как беспокойного, но вежливого и готового сотрудничать человека — таким он был и в полиции. Кармайн все нажимал на свою невиновность и обжалование приговора, назначенное на ближайшее время. Он утверждал, что его несправедливо обвинили только на основании заключения по следам укусов. Поэтому он удалил все зубы, чтобы «меня не могли обвинить повторно», с гордостью обнажив зияющий пустотой рот. Не считая этого, интервью во многом повторяло содержание его письма, хотя Хагмайер и Руссо заметили, что Калабро очень заинтересовался их работой и не хотел их отпускать. Даже за решеткой он оставался все тем же одиночкой.
Я нисколько не сомневаюсь, что Кармайн Калабро страдает от тяжелой формы психологического расстройства. Ничто в его деле, истории его жизни или нашей с ним беседе даже и близко нельзя назвать нормальным. И все же я уверен: как и многие другие люди с отклонениями, он прекрасно понимал разницу между «плохо» и «хорошо». Странные и дикие фантазии — это не преступление. Преступление — принять осознанное решение претворить их в жизнь.