– Так и сделаем, – сказал я.
Когда мы снова спустились в кухню, снизу послышался шум подъезжающего автомобиля. Это был Гуннар. Мы, не присаживаясь, подождали, когда он подымется наверх.
– А вот и вы! – сказал он, улыбаясь. – Давненько же мы не виделись.
Лицо у него было загорелое, волосы светлые, сам – крепкий и жилистый. Для своих лет выглядел он неплохо.
– Хорошо ведь, что мальчики приехали, – произнес он, обращаясь к бабушке. Затем снова обернулся к нам: – Это просто ужасно, то, что здесь случилось.
– Да, – сказал я.
– Ну, вы тут уже огляделись? Видели, во что он превратил дом?
– Да, – сказал Ингве.
Гуннар возмущенно покачал головой:
– Даже не знаю, что и сказать, но для вас он отец. Мне очень жаль, что он так кончил. Но вы, вероятно, уже понимали, к чему все идет.
– Мы вымоем весь дом, – сказал я. – С этого дня мы все берем на себя.
– Это хорошо. Утром я здесь прибрался немного на кухне и выкинул мусор, но тут еще много что осталось сделать.
Он коротко улыбнулся.
– У меня там, на дворе, стоит прицеп, – продолжал он. – Как ты, Ингве, насчет того, чтобы выехать за ворота? Тогда мы поставим его на лужайке возле гаража. Эту мебель уже нельзя тут оставить, и тряпки, и все прочее. Отвезем все на свалку. Вы согласны?
– Да, – сказал я.
– Туве с мальчиками сейчас живут в летнем домике, так что я только заскочил ненадолго, чтобы с вами поздороваться. И чтобы завезти вам прицеп. Но я снова приеду завтра утром. И тогда мы все вывезем. Тут же просто ужас. Но что поделаешь. Ничего, как-нибудь справитесь!
– Да, конечно, – сказал Ингве. – Но ты ведь поставил свою машину позади моей? Так что сначала, наверное, тебе надо выехать?
Бабушка в первые секунды после того, как вошел Гуннар, смотрела на нас и улыбалась ему, но затем снова ушла в себя, и теперь сидела, глядя в пространство, как будто здесь, кроме нее, никого не было.
Ингве пошел вниз, а я остался, решив, что нужно побыть с ней.
– Тебе тоже надо пойти с нами, – сказал Гуннар. – Надо будет толкать прицеп, а он тяжеленный.
Я пошел вслед за ним.
– Она что-нибудь рассказывала? – спросил он.
– Бабушка? – уточнил я.
– Да. О том, что случилось.
– Почти ничего, – сказал я. – Только что застала его сидящим в кресле.
– Твой отец все время был тут с ней рядом, – сказал он. – Она еще не отошла от шока.
– Что мы можем сделать? – сказал я.
– Ну, что вы можете сделать! Тут только время поможет. Но как только пройдут похороны, ее надо отправить в дом престарелых. Ты же сам видишь, какая она. Ей нужен уход. Как только пройдут похороны, ее надо отсюда увозить.
Он повернулся ко мне спиной и вышел на крыльцо, щурясь от яркого света. Ингве уже сидел в машине.
Гуннар снова повернулся ко мне:
– Мы тогда устроили, чтобы ей дали помощницу, она приходила каждый день и ухаживала за ней. Но тут явился твой отец и выставил ее за дверь. Закрыл дверь и заперся на замок. Он и меня не впускал. Но однажды мать позвонила. Оказалось, он сломал ногу, лежит на полу и пьет. Он наделал себе в штаны. Представляешь себе! Лежал на полу и пил. А она его обслуживала. Так дальше не пойдет, сказал я ему, пока ждали скорую. Нельзя же так опускаться! Тебе пора взять себя в руки. И знаешь, что на это сказал твой отец? Тебе мало моего срама, Гуннар? Хочешь совсем меня растоптать? Ты затем и приехал, чтобы окончательно втоптать меня в грязь?
Гуннар покачал головой.
– Ты пойми, это же моя мать там сидит. Мы столько лет пытались ей как-то помочь. А он разрушил все. Дом, ее, себя самого. Все. Все.
Он торопливо положил руку мне на плечо.
– Но я знаю, что вы – хорошие мальчики.
Я заплакал, и он отвел глаза.
– Ладно. Теперь надо подогнать прицеп, – сказал он, сел за руль, запустил мотор, осторожно съехал влево по склону, погудел, что дорога свободна, и Ингве выехал за ним задним ходом. Затем Гуннар подал вперед, вышел из машины и отцепил прицеп. Я подошел к ним, взялся за дышло и стал тянуть прицеп в гору, Ингве и Гуннар толкали.
– Ну, вот подходящее место, – сказал Гуннар, когда мы втянули прицеп на участок и я опустил дышло на землю.
Со второго этажа на нас смотрела из окна бабушка.
Пока мы собирали бутылки, складывали в пластиковые пакеты и относили в машину, бабушка все время сидела на кухне. Она смотрела, как я выливаю в мойку пиво и водку из полупустых бутылок, но ничего не говорила. Может быть, она чувствовала облегчение, что они наконец исчезнут, может быть, толком не понимала, что происходит. Набив полный автомобиль, Ингве пошел к ней на кухню сказать, что мы только съездим в магазин и сразу обратно. Она встала и пошла за нами в прихожую, мы подумали, что она хочет проводить нас с крыльца, но, выйдя за дверь, она спустилась по ступенькам, подошла к машине, взялась за ручку, открыла дверцу и стала садиться.
– Бабушка? – окликнул ее Ингве.
Она остановилась.
– Мы собирались съездить одни. Кому-то же надо следить за домом. Мне кажется, тебе бы лучше остаться.
– Ты так считаешь? – сказала она, отступая на шаг.
– Да, – сказал Ингве.
– Ну ладно, – сказала она. – Тогда я останусь.
Ингве выехал на дорогу, а бабушка зашла в дом.
– Вот проклятье! – сказал я.
Ингве старательно отвел глаза, помигал левым поворотником и медленно выехал.
– У нее явно шок, – сказал я. – Я подумал, не позвонить ли мне отцу Тоньи и посоветоваться с ним? Он наверняка мог бы прописать ей какое-нибудь успокоительное.
– Она и так принимает лекарства, – сказал Ингве. – В шкафу на кухне у нее их целая полка.
Он снова отвел глаза, на этот раз чтобы посмотреть на Кухольмсвейен, по которой съезжали вниз три автомобиля. Затем посмотрел на меня:
– Но ты можешь сказать об этом отцу Тоньи, а он пускай и решит.
– Я позвоню, как только мы вернемся.
Мимо проехал последний из трех автомобилей, уродливая новая мыльница. На стекло шлепнулись первые капли дождя, и я вспомнил про прошлый дождь, который, едва начавшись, словно смутился и ограничился несколькими каплями.
На этот раз дождь разошелся всерьез. Когда Ингве, помигав фарами, выехал из-за гребня холма и стал спускаться вниз, мы уже включили дворники.
Летний дождь.
Ах, эти капли, падающие на разгоряченный, сухой асфальт! Первые из них испаряются или впитываются пылью, однако свое дело делают, потому что следующие капли уже попадают на подостывший асфальт и увлажненную пыль, и тут темные пятна начинают расширяться, затем они сливаются в одно целое, и весь асфальт становится мокрым и черным. Ах, этот теплый летний воздух, который сразу же холодает, так что капли, падающие на лицо, уже кажутся теплее, чем воздух вокруг, и тогда ты запрокидываешь голову, чтобы насладиться этим непривычным ощущением. Листья на деревьях вздрагивают от легкого прикосновения дождевых капель, издавая слабый, еле слышный звук, капли достигают земли на разной высоте: одни долетают до иссеченных складками скал у края дороги и до травинок в канаве у их подножия, другие попадают на крыши домов с другой стороны и до седла прислоненного к изгороди и пристегнутого на цепочку велосипеда, до гамака в саду и до дорожных знаков, до бетонного водосточного желоба и на крыши и капоты припаркованных автомобилей.