У темного-темного леса - читать онлайн книгу. Автор: Любовь Ремезова, Дарья Снежная cтр.№ 59

Я вспомнила подступившие к стенам школы деревья и предпочла промолчать.

— Что, третью кружку никто не подумал захватить?

Ни капли не смущаясь (да и где бы вы видели смущающуюся фейри?), Лавена подхватила кувшин и отхлебнула прямо из горлышка. Зажмурилась, тряхнула головой, проглотила и продолжила бубнить:

— Какая гадость, ни в какое сравнение не идет с тем, которое лет пятьдесят назад мне притащил один кузнец… или это был лавочник?..

— А у тебя разве других дел нет сейчас? Каких-нибудь очень важных?..

— А я чем, по-твоему, занимаюсь? — оскорбилась прародительница.

— Пьешь наше вино? — насмешливо предположила Нольвенн.

Ведьмину дочку Лавена любила. Говорила, что есть в ней что-то дикое, хоть и не лесное.

— Вразумляю неразумную родственницу! — Сильфида демонстративно поставила кувшин на место. — Шела, ты так и не надумала уехать из школы? Зря, очень зря!

— Я же тебе уже объясняла… — я попыталась от негаданной заботы отмахнуться.

— Про клятву. Да, — перебила прабабка, — но клятва школе небось не смертью грозит.

Что-то жесткое в этот раз прозвучало в ее голосе. Резкое, как удар кнутом. И неприятный холодок пробежал по позвоночнику.

— Если боги милуют, то и в школе не грозит, — осторожно ответила я, остро ощущая, что что-то не так. Неспроста, ой, неспроста она этот разговор вновь завела. — Господин Гелес вот-вот найдет преступника, я уверена, и все вернется на круги своя.

Лавена поджала губы. Желтые глаза-луны смотрели на меня осуждающе и с легкой грустью.

— Лучше бы ему тогда поторопиться.

Больше я ничего сказать не успела. Сильфида растворилась в воздухе так же внезапно, как и появилась. Только без блесток.

— И что это было? — я озадаченно почесала затылок.

— Не знаю… — отозвалась Нольвен. — Но старая карга стащила наше вино!

А в следующее мгновение наши волосы взметнул резкий порыв ветра и на головы обрушился ледяной ливень. Отчаянно визжа и костеря на чем свет стоит вредную бабку, мы бегом ринулись обратно в школу.

Под надежную крышу мы вбежали уже отчаянно хохоча. Липли к телу насквозь промокшие платья, с кос текло ручьями, мы спешили в уют нашей маленькой комнаты и совершенно без всякого вина были счастливы. И в тепле шерстяных одеял заснули быстро и без сновидений.

А наутро нас разбудил громкий стук в дверь. Я едва успела сесть на кровати, с трудом разлепляя сонные глаза, как в комнату уже ворвался однокурсник Нольвенн, тяжело дышащий, в надетой наизнанку рубахе. Возмущенный оклик застрял в горле. А парень уставился на подругу и только прошептал пересохшим горлом:

— Невен… Невен.

Мне хотелось вернуться к Нольвенн.

Вопросы, вопросы, глупые, пустые!

Господин Гелес впился в меня и жевал, жевал, перемалывал в челюстях бессмысленных слов. Как будто, они помогут. Как будто, он и впрямь кого-то найдет.

Хотелось встать, развернуться и уйти. До дрожи в ногах. До судорог.

Хотелось вцепиться королевскому дознавателю в лицо зубами, ногтями, в кровь исцарапать, изодрать.

Хотелось собрать в единый ком всю отпущенную мне богами силу да и влепить ему в круглое отечное лицо. До жара в руках хотелось. До зуда в кончиках пальцев.

Я послушно отвечала на вопросы господина королевского дознавателя, и старалась не смотреть в глаза наставникам, которые при нем присутствовали. Директор Паскветэн и наставница Мадален с первого взгляда догадались бы, насколько я близка к срыву.

А мне срываться нельзя.

У меня Нольвенн одна в комнате сидит.

Смерть близнеца ударила по ней оборванной тетивой, хлестнула наотмашь по самой душе.

И потому мне нужно обязательно ответить на все вопросы господина Гелеса, и тогда он позволит мне уйти.

Тогда можно будет выйти из комнаты наставников, которая теперь превратилась в допросную, прикрыть за собой дверь, пройти по длинному коридору, спуститься на два пролета вниз, миновать внутренний двор, подняться на три этажа вверх, войти в нашу комнату и снова прикрыть за собой дверь.

А где-то между этими двумя дверями, нужно обязательно найти место, чтобы посидеть и привести себя в порядок. А то что-то я совсем плоха. В таком состоянии Нольвенн мне не успокоить, начать придется с себя.

Хороша целительница душ, ничего не скажешь.

Я старательно ровно дышала и отвечала на вопросы.

Глубокий вдох — медленный выдох.

Глаза жгло, будто кто-то в них мешок песка просыпал.

Лавочка под стеной школы не смогла подарить мне покоя. Я сидела, расслабив спину и руки, вдыхала, выдыхала, старалась успокоить пульс, собрать теплый комок в солнечном сплетении… Не получалось.

Тревожил ползучий плющ, спустившийся низко-низко, к самой скамейке. Казалась зловещей яблоня, росшая над колодцем столько, сколько стояла здесь школа. Она будоражила тенью Брейдена, протянувшего колючие лапы елей и терна в раньше такой уютный и безопасный двор.

Нет, не помогает. Да и Нольвенн там ждет.

С наставником Одраном я столкнулась чуть ли не у самых наших дверей. Вежливо поприветствовала его и с облегчением подумала, что вот и ладно — не одна подруга была. Может, хоть поплакать сумела.

Потянула на себя дверь, скользнула в комнату и поняла, что рано понадеялась. Нольвенн не плакала. Сидела на своей постели, равнодушная — глаза сухие, косы черные, сама, как изваяние каменное белое. Холодная. Неживая. Закрытая.

Как устрица схлопывает створки, защищая нежную мякоть, так и Нольвенн нынче заперлась. Не от кого-то — от меня. Оборону держать собралась.

Я устало опустилась на свою кровать. Нет, не пробиться. Сильна ведьмина дочь, умела. Не подпустит. Не даст заглянуть себе в душу.

Я запрокинула голову, захлопала глазами, часто смаргивая. Веки, с самого утра горящие песком, набрякли едкой влагой, она сорвалась, побежала жгучими дорожками по щекам…

Что ж, если ты плакать не можешь — тогда поплачу я.

И с этой мыслью рухнули во мне запоры. Я выла, рыдала, вцепившись в лицо пальцами, раскачиваясь, надрываясь, исходя криком. В голос кричала, обхватив саму себя руками и теряясь, забывая саму себя, выкрикивая горе, качаясь…

Я не знаю, в какой миг на плечи мне легли поверх моих другие руки. Не помню, в какой миг Нольвенн обняла меня, уткнулась щекой в макушку, роняя на нее слезы, хлюпая носом…

Мы плакали вместе, в обнимку, и слезы, едкие, горькие, соленые разъедали горе, подтапливали его ледяную глыбу, и потоки моей магии, которой Нольвенн больше не противилась, перетекали от меня к ней, стягивая края душевной раны, и уходили, утекали прочь, унося с собой беспросветное отчаяние, черную вину за то, что не спасла, осталась сама жива. Оставляя опустошенность и изнеможение.