Преданный и проданный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Павленок cтр.№ 73

Потёмкин рвал зубами шматок сала, запивал вином.

Ел он всегда жадно и много. Потом даже говорили:

«Жрёт, как Потёмкин».

Майор Преображенского полка Пётр Петрович Воейков проводил ревизию караула. Вместе с капралом и двумя солдатами они приблизились к полосатой будке у дороги, ведущей в полк. Часовой, рослый, как и все гвардейцы-гренадеры, солдат Мухин окликнул издали:

— Стой, кто идёт?

— Свои.

— Пароль.

— Честь. Отзыв.

— Служба. Один ко мне, остальные на месте.

Воейков подошёл к солдату, выставившему штык навстречу.

— Здорово, Муха!

— Здравия желаю, ваше благородие Пётр Петрович.

— Всё спокойно?

— Так точно, всё спокойно. Спят, наломавшись на потехе вчерашней. А чужой разве забредёт в глухомань нашу?

— Но бывает?

— Бывает не бывает, а ухо держать надо востро, время ненадёжное. Сказывают, что голштинцы зашевелились, кабы чего против матушки-царицы худого не измыслили... А при Петре вовсе хана будет, засидят немцы.

— Кто говорит? — насторожился Воейков.

— Да все говорят... Я намедни спрашивал по тайности у капитана нашего его благородия Петра Богдановича Пассека, а он сказал: передай, говорит, солдатству, чтоб до поры языки не чесали, ещё прознает кто. Понадобятся багинеты наши, через капральство, мол, объявим.

— А зачем багинеты-то? — любопытствовал майор.

— Ясно зачем, чтобы императрицу, матушку нашу, от царя да его немчуры боронить. Недолго ждать осталось.

— Так и Пётр Богданович сказал? — допытывался майор.

— А мы что, пальцами деланы? Сами дворяны, и сами понимаем, что нам от тараканов прусских житья не будет. Одна она, царица, заступница наша.

— Так... — протянул майор, соображая что к чему, потом крикнул: — Вахромеев, ко мне!

Топоча сапогами, подбежал солдат Вахромеев.

— Заступай на пост вместо Мухина.

Солдаты поменялись местами, рядовой Мухин приставил ружьё к ноге. Воейков приказал:

— Сдать оружие!

И когда Мухин, почуяв неладное, заговорил было: «Ваше благородие...» — майор вырвал ружьё и приказал:

— Капрал, гренадера Мухина взять под арест. А теперь в дом капитана Пассека. Измена!

В карточном салоне у Дрезденши шла игра. Метали Григорий Орлов и Мирович. Вокруг толпились любопытные.

— Не может быть, чтоб судьба тебе маткой была, — басил Орлов. — Не всё ж тебе тереть, пора и в тёрке быть. Либо дупеля, либо пуделя.

По бледному и напряжённому лицу Мировича, как всегда, сбегали капли пота. Впившись глазами в глаза Орлова, он выдернул карту, и она скользнула из-под ладони на стол.

— Дана, сударушка. Ещё?

Орлов кивнул.

Снова карта выскользнула из-под ладони Мировича.

— Ещё. — Лицо Орлова напряглось. Глянув на третью карту, со злостью шлёпнул их на стол. — Ты заговорённый, что ли? Ну да сколько верёвочка ни вьётся, а всё ж петлёй сойдётся... Начнём по новой!

В это время лакей, проходящий с бокалами на подносе, передал Орлову записку. Тот развернул, не торопясь, припалил кончик бумажки от свечи, принялся раскуривать сигару, помахивая остатками бумажки и сказал Мировичу:

— Извини, брат, ехать должен, в полк вызывают.

— И отыграться не хотите?

— Другим разом. — Гришка быстро поднялся, застёгивая мундир. — Нынче, брат, другой банчок, в ином месте. — Он весело подмигнул.

— К бабе небось требуют, — хохотнул кто-то.

— Вот, дьяволы, и всё-то вы знаете, — восхитился Орлов и быстро пошёл к выходу.

Мирович от нечего делать тасовал колоду и вдруг заметил, что вслед за Орловым начали вставать и один за другим гвардейцы, все, торопясь, уходили.

Ссыпав в карман выигрыш, пошёл следом и Мирович. В полутёмной передней затаился, ожидая, пока разберут плащи. Услышал голос Орлова:

— ...Матушка в опасности... Подымать полк... Быстрей, братцы... Петрушу запереть в Ораниенбауме... Всем к Зимнему...

Офицеры сбегали по крыльцу к экипажам, кучера гнали коней. Мирович огляделся: двор, только что забитый экипажами, опустел. Лишь у самых ворот стояла лёгкая коляска. Кучер сидел, развалясь, на скамье и, глянув вслед уехавшим, задремал. Мирович подобрался к экипажу, сдёрнул с шеи коня торбу с овсом, взобрался на сиденье. Вожжи были едва прицеплены к кованой финтифлюшке на козлах. Отцепив их, он тихонько чмокнул, и конь неслышно тронул, но, чёрт бы его побрал, чиркнул осью по воротам.

Кучер вскочил:

— Стой! Стой! Куда!

Тогда Мирович, не таясь, гикнул и ударил вожжами по спине жеребца. Кучеру отозвался:

— По государеву делу!

Коляска пулей понеслась вдоль канала. На выезде из города, ещё саженей за двадцать, крикнул будочнику:

— Подвысь шлагбаум! Эстафета его величеству императору Петру в Ораниенбаум! — и умчался в сумрак белой ночи.

Полная тишина стояла в Петергофском саду. Время — пятый час утра. Солнце ещё не взошло, не высушило туманы, и они бродили, перетекая из низины в низину, всё ближе к морю. Бросив на ходу вожжи, Алехан Орлов вбежал в караульное помещение, и тотчас же оттуда выскочил солдат, направившись на конюшенный двор. А Орлов бегом проследовал к галерее старого павильона, постучал в окно. Не услышав ответа, потянул на себя створки, они легко поддались, и он решительно перекинул ногу через подоконник. Близко к свету, сидя в креслах, спала камер-фрау Шаргородская. Старческий рот полуоткрыт, очки сползли на кончик носа, костлявые пальцы сжимали вязанье. Орлов на цыпочках прошёл в соседнюю комнату, открыл дверь без стука.

— Доброе утро! — встретила его весёлым возгласом Екатерина. — До солнца и без доклада?

— А это что? — растерянно спросил Орлов.

— Как что? Мою свои манжеты и воротнички. Хорошо, тихо, никто не мешает...

Орлов схватился за голову, простонал:

— Бог мой! Такое занятие, когда дорог каждый миг... И вы собираетесь стать царицей!

— Тшш... — прикрыла мыльной ладошкой рот Орлова Екатерина и, смутившись, прибавила: — Извините.

— Тьфу, — сплюнул он, утирая губы и шрам, начинающийся от рта и идущий прямо к уху. — Теперь уж хошь таись, хошь во весь голос ори...

— А что случилось?

— Не медлите, Ваше Величество, Пассек арестован и, не дай бог, под пытками заговорит... Вас, Екатерина Алексеевна, ждут Шлиссельбург или плаха, нас — петля... Григорий поехал измайловцев поднимать, ушли затравщики в иные полки. Надо упредить его императорское величество, пока они сны в Ораниенбауме досматривают.