Преданный и проданный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Павленок cтр.№ 70

Вмиг протрезвевшего Корфа трясло, как в ознобе. Он пробормотал, тоскливо покосившись в окно:

— Герр Питер, мы, как говорят в России, одной верёвкой повязаны...

Слышавший всё до последнего слова Волков покрепче вжался в угол кареты.

Григорий Орлов, пробираясь в спальню Екатерины своим тайным ходом, чувствовал себя, так сказать, не в своей тарелке. Ибо, хотя он давно считал императрицу не то чтоб совсем уж женой, но как бы наречённой, стеснялся являться к ней после загула — уж больно не любила она пьяных.

Вот и в этот раз, прежде чем нырнуть к спящей Екатерине под одеяло, он потёр голые ступни одна о другую, угодливо хихикнул. Екатерина, не открывая глаз, сквозь сон буркнула:

— Опять винищем несёт...

— А ты всё спишь, машер... — Он пошарил рукой под одеялом, почувствовал, что она лежит обнажённая, приободрился: — Спи, спи, только смотри, как бы не проспать чего главного.

— Не мешай, — отвернулась от него Екатерина, — я правда спать хочу... Нынче работала допоздна.

Обняв её сзади и прижимаясь к ней всем своим могучим телом, Григорий продолжал:

— Я тебе, Като, такое скажу, что сон враз пропадёт. Таа-кое...

— Ну? — Она нехотя повернула голову.

— За картишками сидели нынче, — начал Орлов. — И понтировал со мной офицеришко один из худородных с Украины, Мирович, не слыхала такого? — Он завистливо хмыкнул: — Удачлив, шельма, обчистил меня, ободрал, как лозу на лапти...

— Всё равно ни копейки не дам, у самой нету, — враз потеряла интерес Екатерина.

— Я не про то... Посидели потом у Дрезденши за вином и шумнули почти весь его выигрыш...

— То есть твои деньги?

Гришка осуждающе посмотрел на Екатерину:

— Ну, ты всё о деньгах да о деньгах, я про другое... Проболтался он по пьяному делу, что повстречал нынче его императорское величество — не поверишь где — в Шлиссельбургской крепости. Посетил известную вам персону — принца Иванушку.

— Ну и что? — не пошевелившись, равнодушно отозвалась Екатерина.

— Как что? — Орлов вскочил на кровати, поправил съехавший набок колпак. — Ты понимаешь, что это значит?

— И даже знаю о цели визита. — Помолчав, подумав, она сообщила: — Намерен мой супруг оженить Иванушку на кузине своей Голштейнбекской, меня — в монастырь, Павлушу — за решётку...

Орлов аж рот приоткрыл, обдав её волной перегара.

— Отколь сведала?

Екатерина поморщилась, помахала перед своим лицом ручкой, безмятежно отозвалась:

— Дура была бы я, только на пьяных болтунов надеясь.

— Хитра ты, матка, — только и сказал Гришка, восхищённо покрутив головой. — Неуж в ближних императора твои люди есть?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — засмеялась она. — А ты мне молодой нужен. — Екатерина приподнялась на локте, отвела со лба его волосы, в глазах появилась нежность.

Его он, будто и не заметив ласки, горячо зашептал:

— А не пора ли нам, Като, своих да верных сватов в императорские покои запускать? — И почувствовал её нагое тело, прижавшееся к нему.

— Дела, Гришенька, надо днём обговаривать, а не ночью... — Её рука, шаловливо проведя по его крепкой груди, спустилась ниже.

Орлов посмотрел на неё: тонкие губы приоткрылись в улыбке, обнажив ровные, поблескивавшие в полумраке спальни зубы, из-под полуприкрытых век призывно светились казавшиеся сейчас совсем тёмными глаза. Она изогнулась кошкой, позвала:

— Иди-ка ты лучше ко мне, Гриша...

— И то верно, — пробормотал Орлов, прижав к себе гибкое тело.

Чёрная закрытая карета жутковатым призраком вылетела из ворот Шлиссельбургской крепости. Пара чёрных коней лихо промчалась мимо одинокого приблудного пса, дремавшего петербургской белой ночью возле дороги. Пёс поднял крупную голову, проводил сумрачным взглядом карету, больше напоминавшую ночное видение, чем реальный предмет, и, тяжко, по-собачьи вздохнув, снова свернулся калачиком.

В карете, вжавшись в угол сиденья, полулежал шлиссельбургский узник — арестант Безымянный. Из-под непривычной треуголки, натянутой на лоб, испуганно и изумлённо смотрели его глубоко запавшие глаза, отражая неясный свет призрачной ночи. То и дело вздрагивая в ознобе под прикрывавшим его военным плащом, Иванушка робко поглядывал на своего спутника — пожилого офицера в гарнизонном мундире пристава по фамилии Жихарев, — пытаясь разглядеть выражение его лица. Но скучная физиономия стража, привыкшего проводить время в караулах, этапах и перегонах (то есть в безделии), ничего не выражала.

Быстро миновав разбросанные тут и там по полям дремавшие в полусумраке белой ночи деревни, карета въехала во двор загородного имения, спрятанного в глубине разросшегося парка. Полусонного арестанта под руки провели в дом, тихонько притворив за ним дверь. Карету отвели на задний двор, где распрягли чёрных скакунов, отправив их в небольшую конюшню отдохнуть. После чего имение погрузилось в такую тишину, что стало казаться необитаемым — прикрытые ставни, пустой двор, безмолвные деревья в парке. Лишь одинокая фигура полицейского сутуло маячила возле крыльца.

Шелест деревьев, возвестивший о наступлении утра, разбудил спящего. Принц Иванушка открыл глаза и оглядел непривычную обстановку — рубленые стены, навощённый пол, широкая кровать. Не поднимая головы, Иванушка покосился на пышную постель и боязливо потрогал рукой, сразу ощутив её мягкость. Встал, предварительно коснувшись ногами блестящего пола, подошёл к большому кованому сундуку, на котором разложена была одежда, не раздумывая, принялся одеваться — натянул на себя жёлтые панталоны и жёлтый же камзол, обул лаковые, украшенные металлическими пряжками башмаки, влез в зелёный кафтан, шитый серебром, с красным воротником и отворотами манжет, долго приспосабливал треуголку. Одевшись, тихонько прошёлся по комнате, случайно увидел себя в зеркале и, испуганно шарахнувшись, кинулся в первую попавшуюся дверь, оттуда — в коридор, где мирно похрапывал Жихарев.

Полицейский на крыльце тоже спал, прислонившись спиной к перилам и приоткрыв рот. Иванушка ужом проскользнул мимо него и тихо пошёл по дорожке. Оказавшись в глубине парка, становился, прислушиваясь. Заливались соловьи, каждая на свой манер подпевали пташки рангом пониже. С болота долетел тоскливый зов выпи.

— Трубы Иерихона, громче звучите! Осанна в вышних... — Ему казалось, что он кричит, срывая голос, а выходил не то шёпот, не то хрипение. — Падут грешные стены, падут... Аз есьм альфа и омега, первый и последний, начало и конец.

Говорят, что убогому счастье даётся само, так и Иванушка блаженный неведомо какими путями набрёл на пролом в заборе и оказался вовсе вольным. Шёл по тропинке меж кастами, как зверь, — по наитию, не обращая внимания ни на что. Вышел на ясную поляну и замер, увидев корову — существо в материальности своей ему абсолютно неведомое. Она не спеша двигалась навстречу, подбирая из-под ног сочную траву. Иоанн замер, поражённый до глубины души. Хрум-хрум-хрум.