Преданный и проданный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Павленок cтр.№ 51

— Войну кончать пора, Россию по миру пустим, — брякнул гудящим басом Шувалов-старший. — Который год тянем, а конца не видно. Апраксинский конфуз выправили, казаки по прусским дорогам ровно по Дону гуляют, Кёнигсберг, того и гляди, сам ключи отдаст, а фельдмаршал Апраксин снова кругами ходит... Один бы удар — и крышка Фридриху.

— Только не нашими силами, — возразил Бестужев. — Пущай и союзники почешутся. Надо на союзные дворы нажать, и Фридрих повержен будет.

— Граф Бестужев, ваша ненависть к Фридриху известна, — вмешался в разговор Пётр. — Глядите, как бы не пришлось нам поплатиться за скороспелое решение. Быть может, Пруссия и союзницей нам станет...

— Вам, но не России, — огрызнулся Бестужев. — Хотя, признаться, есть охочие выдобриться перед королём прусским. Хочу доложить, ваше императорское высочество, что многое с наших скрытых советов достигает ушей Фридриха.

— Коим образом?

— Поручите узнать Тайной канцелярии, — уклонился Бестужев.

— Не пожалеть бы вам, граф, о словах ваших, — угрожающе сказал Пётр. — Ведь и командующий армией Апраксин бывает сведом в тайнах, ему недоступных.

Бестужев со свойственным ему упрямством и педантизмом осведомился сухо и бесстрастно:

— Вы упрекаете в этом меня?

— Нет, одну близкую к вам особу, коей запрещено влазить в дела государственные, — отпарировал Пётр. — Вот пусть Тайная канцелярия и разберётся.

Шувалов понял, что закипает свара с непредвиденным концом, и счёл за благо переменить тему разговора:

— У обер-прокурора есть способ изыскания денег, — зычным голосом оборвал он перебранку, в глазах мелькнула усмешка. — Пусть доложит.

Елизавета обратилась к Глебову:

— Что же вы молчите?

Глебов вытянулся по стойке смирно и отчеканил:

— В целях пополнения казны полагаю необходимым восстановить смертную казнь, кою вы изволили отменить, Ваше Величество, восходя на престол.

— Объяснитесь, чем поможет сия страшная мера.

— Ноне по тюрьмам, считай, сто тыщ сидит, и всех накорми, обогрей, состереги — на кажных десять сидящих один страж, эвон сколько затрат лишних. И на достройку дворца хватит, и жалованье армии выдать.

— А с каторжными да тюремниками как быть? Которые в заточении?

— По пуле на каждого, а то и топориком, — деловито пояснил обер-прокурор, — тюк — и прими, Господи, на своё попечение...

Высокое собрание остолбенело, словно подул ветер смерти. Елизавета только и нашлась, что вымолвить:

— Ну, знаете, господин обер-прокурор... — Шувалов, злобно ощерясь — он не привык деликатничать, — спросил, упёршись взглядом в ревнителя закона: — А ежели внести в казну взятки все, кои дерут с жалобщиков твои прокурорские да судейские, сколько наберётся?

Глебова по тупости его смутить было невозможно, он сообщил:

— Думаю, близко к миллиону наберётся.

Ему ответили смехом, на что прокурор отреагировал недоумением: что, мол, произошло?

— Вижу, разговор пустой, — подытожила Елизавета. — Ступайте все, а ты, Пётр Иванович, и ты, Алексей Петрович, задержитесь. Ванечка, приложи ладони ко лбу, чтой-то томно.

Когда все вышли, Елизавета попыталась переменить позу, но со стоном отвалилась на подушки. Отдышавшись, сказала:

— Пётр Иванович, достройку Зимнего на твой ответ кладу.

— Матушка, откуда деньги?

— У тебя голова большая, подумай... — усмехнулась царица. — В твоих руках откупа на соль, тюлений жир, треску. А заводов сколь? Не там, так там нашарашишь. И ещё докладывают мне, что к шлиссельбургскому узнику интерес проявляешь. Помни: дело это головы стоит.

— Наветы, матушка, — пробормотал Шувалов, но понял, что последний ход остался за императрицей. — Насчёт денег я помаракую...

— Вот так-то лучше... Иди, Ванюшка, принеси мне Фуфошу или Мими, они, видать, в спальне... — Дождавшись, когда братья выйдут, спросила: — Депеши Фридриху, полагаешь, Петруша шлёт?

— Через барона Корфа и Кайзерлингшу-вдову.

— Опять эта немецкая линия! А с командующим Апраксиным через мою голову с помощью Катерины связь имеешь?

— Единое письмо по моей просьбе, чтобы не все планы слал в военное ведомство, там хозяйствует великий князь. Мне невместно вникать в дела августейшей семьи...

— Мерзавка, я же запретила ей в государственные дела влазить!

Бестужев исподлобья посмотрел на императрицу и сказал:

— Как знать, государыня, кому дела доверять... Шуваловы готовят на престол младенца Павла под своим регентством. Хочешь, чтобы они всю Россию к рукам прибрали? И так, куда ни сунешься — Шуваловы.

— А кто надёжнее для престола — Пётр?

— Петру отдать Россию всё едино что Фридриху.

— Регентство Екатерины? Так в ней единой капли крови русской нету.

— Зато ненависти к Фридриху через край. Умна и безродна, Россия ей отчизной будет.

Елизавета прикрыла глаза рукой.

— На троне — как на погосте: ещё жива, а воронье уже кружит.

— Такова доля монаршья. — Бестужев возвёл очи горе. — Но мы Господа молим о вашем здравии, матушка-императрица.

Елизавета вдруг села, куда и немощь девалась.

— Молиться молитесь, а пасьянс раскладываете — Петра на престол, Павлушу ли под регентством Екатерины... А ты — опекуном над ней? И на всякий случай, убоясь гнева Петруши, — а ну как царём станет? — совет Апраксину: кончай воину, дабы наследника не прогневить... Не твоего ли ума затея?

— Матушка Елизавета Петровна... — Бестужев пал на колени, ловя руку царицы.

Она отмахнулась:

— Не лебези!.. Ежели, старый лисовин, найдётся то письмо, что невестка писала под диктовку твою, отменю запрет на смертную казнь. Апраксина в кандалы возьму — заговорит. — Елизавета встала и нависла над коленопреклонённым канцлером, и по сравнению с его сухой и измождённой фигурой её великость стала особенно видной.

— Ваше Величество, — тянулся к ней трясущимися руками Бестужев.

— Ну, ин, довольно, сказала всё, что хотела. Иди, да не спускай глаз с Шувалова, чтоб деньги на достройку Зимнего дал... А над размышлениями о престолонаследии чтоб никому ни слова... Катерина, ежели не затянешь сам её на плаху... — Она оборвала фразу и повернулась к софе, намереваясь лечь.

— Козырь трефа. — Дежурный офицер Григорий Орлов щёлкнул колодой.

— Твой ход, Василий Иванович, — прошепелявила, внимательно разглядывая свои карты, старушка Шаргородская — камер-фрау, тоже отбывающая дежурство во дворце. — Василий Иванович! Заснул, что ли?