Преданный и проданный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Павленок cтр.№ 50

— Я завсегда готов, Григорий Лександрыч, — козырнул флигельман.

Войдя со света, Григорий прищурился: в полковой избе многолюдно и ничего не разобрать. Налетел вихрем и повис у него на шее Тимоха Розум.

— Здорово, Гриц! Прознал, что ты в полку, дай, думаю, навещу, а как раз дяденька Кирилл ехали сюда, я и прицепился. Как ты тут, постигаешь ратную науку?

— Считай, постиг.

— Так скоро?

— Дело нехитрое — нижний чин что дубовый клин, каждый норовит ударить. Зевнёшь, вглыбь вобьют по самую маковку. Резон таков: влезть повыше, чтобы самому бить. А ты, слыхать, из действующей армии выбыл, навоевался уже? Ты из самой Пруссии?

— Была действующая, стала бездействующая. Вдарили разок под Егерсдорфом, надо бы Кёнигсберг брать, а командующий — пора, мол, на зимние квартиры. Солдаты у костров мёрзнут, а офицеры по балам да немочек щупают, они до этого охочи. Оно вроде и можно бы жить, да жалованья не шлют, а лавочник немецкий скуп, в пове́р не даёт.

— А чего спрашивать, — ухмыльнулся Потёмкин. — Ты ж победитель, бери, и точка. Война всё спишет.

— Не, брат, об этом и думать не моги — за грабёж обывателя на гауптвахту, а то и в Сибирь.

— От жизни такой и сбёг?

— Не токмо я, однова Апраксин с чего-то вспопашился и приказал в отступ идти. А дожди, а грязюка, пруссак осмелел, наседает, кинулись бечь, всё побросали — и пушки, и припас огневой, и всё барахло. У Апраксина одного, не считая казённого имущества, обоз в две с половиной сотни подъёмных лошадей — мебеля, да хрусталя, да постели, да мамзели, сто двадцать душ ливрейной прислуги. Что там фельдмаршал, сержант каждый имеет свою коляску, пятеро людей, до трёх повозок с провиантом и лохманами... Не воевать, а на свадьбу ехать...

— И всё побросали?

— Всё как есть, голова в Петербурге, а хвост в Кёнигсберге...

— Дела, — сокрушённо покрутил головой Потёмкин.

— А с чего побёг, никто не знает. Прибыла инспекция от царицы, начальник Тайной канцелярии... Дурной Розум кинул мозгами туда-сюда, да дяденьке родному через тятю просьбу: выручайте, мол. Вот и приспособил меня Кирилла Григорьевич по цехмейстерской части патроны да портянки считать. Вот уж в поручиках хожу. А ты как планты плантуешь?

— Планты одни: где денег взять да как в чины пробиться.

— Насчёт денег я подсоблю, а для чина случай нужен.

— Это как у тятеньки твоего, чтоб царица глаз положила? А правду говорят, Тимоха, что он ей тайным мужем приходится?

— Тсс... дура... Попадётся наушник, сразу в Тайную канцелярию сволокут, язык-то укоротят. Вон у окошка Степа Шешковский, оттель...

Из комнаты полкового командира выкатились флигель-адъютант в полковничьем чине, весь в шнурах и аксельбантах, гвардейский капитан мрачного вида, поручик в кавалергардском мундире. Распахнув услужливо дверь, стали в линию.

За ними показался командир Измайловского гвардейского полка гетман Разумовский.

Что-что, а умение вытянуться в струнку Леоныч успел воспитать, а к тому же если ты велик ростом, мощен телом и стоишь почти на пути начальства...

— Ба, Гришенька, здравствуй! Вот где объявился, беглец. — Разумовский протянул Потёмкину руку. — Господа! — Напевно и чуть-чуть жеманно, как всегда, Разумовский аттестовал: — Рекомендую Григория Александровича Потёмкина, наш московский сосед, роду древнего, философ и книгочей, а как поёт! Божественный дар имеет и на церковное и на светское пение. Полагаю, господин Бергер, что будет уместен в дворцовых караулах, особливо при его высочестве... Степа, приметь его...

— Слушаю, ваше сиятельство! — козырнул и звякнул шпорами командир полка.

— Не лишним окажется и среди наших молодых друзей, — будто мимоходом бросил он мрачному капитану. И, оборотись к Тимохе, спросил: — Едешь со мной?

— Позвольте задержаться, ваше сиятельство. — Тимоха субординацию соблюдал и службу знал.

— Честь имею! — Разумовский шагнул за порог.

Офицерство выкатилось следом.

— Вот те, Гриц, и случай, — хохотнул Тимоха. — Слово гетмана дорогого стоит.

— Мне б, Тимоша, случай, как у тятеньки твоего.

— А не окосеешь, на чужое заглядывая?

Совет проходил в почти семейной обстановке. Больная Елизавета, располневшая, но всё ещё молодящаяся — набелённая, нарумяненная, с кудерками и букольками, в бриллиантах, — полулежала на софе. Но природу не обхитришь: лицо совершенно округлилось, шея начиналась от щёк и сливалась с плечами, высокий парик несколько правил дело, но от былого изящества и стати сохранились, увы, только воспоминания; круглый лик, умильная улыбка, платье балахоном — ни дать ни взять матрёшка. За спинкой софы молодой фаворит Иван Иванович Шувалов. Коли перекинуть взгляд с его писаной красоты лица на вырубленный топором образ старшего брата — генерал-фельдцехмейстера Петра Ивановича Шувалова, то никакого сходства обнаружить не удастся. Если над отделкой младшего природа изрядно попотела, то старшему швырнула от щедрот своих не меряя, но как бы впопыхах. Но и ума и характера тоже не пожалела. Как особа доверенная и сугубо полезная, он помещался также в непосредственной близости к императрице, по правую руку. Позицию слева занял великий канцлер Алексей Петрович Бестужев. Чуть поодаль бдили обер-прокурор Глебов и обер-полицмейстер Корф. Его императорское высочество места постоянного не занимал и, словно маятник, мотался у окна. Кучкой теснились военные чины, меж ними президент военной коллегии Чернышёв, фельдмаршал Салтыков. У столика пристроился вице-канцлер Воронцов.

Елизавета, жеманясь, вздохнула и произнесла:

— Ах, что делают годы, господа! Давеча взглянула на себя в зеркало и подумала: Боже, неужто это я, когда-то восхищавшая собой Европы...

— Что ты, матушка, — торопясь, чтобы никто не опередил, подал голос Салтыков, — ты по-прежнему ах как хороша.

Хор голосов, хоть и вразнобой, подхватил:

— Истинно так...

— Икона писаная!

— Несравненная ты наша...

— Полно вам, ласкатели да блудословы. — И всё же польщённая Елизавета довольно улыбнулась. — Никому Господь не сулил вечной молодости и красы. — Она перекрестилась, и все торопливо замахали троеперстиями. — Ванечка, поправь ожерелье на шее, быдто корябает... Вот так... К делу, господа, к делу. Забота моя такая: надо бы Зимний достроить, а то ведь так и умру, не пожив в нём.

И снова нестройный, но громкий хор:

— Жить да жить тебе...

— Рано закручинилась...

— Господь милостив...

На сей раз Елизавета поморщилась.

— Я о деле, а вы свои припевки... Архитект Расстрелиев требует тыщ под четыреста, а где взять? Что присоветуете, господа Тайный совет?