Смерть сердца - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Боуэн cтр.№ 87

– Эдди, твои цветы завяли.

– Правда? Ну так выбрось их.

Вытащив маргаритки из вазы, Порция с невольным отвращением взглянула на их склизкие, подгнившие стебельки.

– Давно пора, – сказал Эдди. – Может, и вонь эта из-за них… В мусорную корзину, крошка, она вон там, под столом.

Он взял вазу и хотел было унести ее в уборную. Но тут по полу застучали капли, потому что Порция так и стояла, держа маргаритки. Она сказала:

– Эдди…

Тот дернулся.

– Ты не хочешь распечатать письмо от Анны?

– Господи! От нее пришло письмо?

– Ты его сам только что принес. Оно без марки.

Эдди, не выпуская вазы из рук, натужно хихикнул.

– Без марки? Ну надо же! Она, наверное, отправила его с посыльным. То-то мне показалось, что почерк похож на ее…

– Тебе ли не знать ее почерк, – холодно отозвалась Порция. Она положила маргаритки на стол, глядя, как с них на скатерть натекает вязкая лужица, и взяла письмо. – Тогда я его распечатаю.

– Не смей! Положи на место!

– Почему? С чего бы? Чего ты боишься?

– Помимо всего прочего, это письмо адресовано мне. Нечего тут вынюхивать!

– Ну давай, читай же. Чего ты испугался? Что это у вас там за секреты?

– Я не могу тебе рассказать, правда. Ты еще слишком юна.

– Эдди…

– Знаешь что, иди ты к черту, отвяжись от меня!

– И пойду, мне все равно. О чем вы с ней говорите?

– Ну, довольно часто мы говорим о тебе.

– Но вы и раньше с ней много разговаривали, задолго до того, как ты познакомился со мной, так ведь? До того, как ты сказал, что меня любишь, до всего вообще. Я помню, как спускалась или поднималась по лестнице и слышала из гостиной ваши голоса, когда мне до всего этого еще и дела не было. Вы с ней любовники?

– Ты сама не знаешь, что говоришь.

– Я знаю, что о нас с тобой этого сказать нельзя. Мне все равно, что ты там делал раньше, но становится невыносимо при одной мысли о том, что ты, наверное, скажешь сейчас.

– Тогда зачем спрашивать?

– Потому что я все еще надеюсь, что ты скажешь, что на самом деле все совсем по-другому.

– Ладно, мы с Анной любовники.

– О… правда?

– Ты мне не веришь?

– Откуда же мне знать правду.

– А мне показалось, ты не очень-то и удивлена. Зачем поднимать столько шума, если ты сама не знаешь, чего хочешь? И, кстати, мы с ней не любовники, она для этого слишком осторожна и слишком умна, и как по мне – в ней нет ни капли страсти. Она любит драмы посерьезнее.

– Тогда почему ты…

– Твоя беда в том, что ты с самого начала слишком уж старалась меня раскусить.

– Правда? Но ты же сам сказал, что мы любим друг друга.

– Раньше ты была куда мягче, куда милее. Да, раньше ты была – и я однажды так тебе и сказал – единственным человеком, которого я безо всяких усилий мог полюбить. Но в последнее время, после Сила, ты стала совсем другая.

– И Матчетт говорит то же самое… Эдди, ты не прикрутишь огонь?

– Что такое? Тебе нехорошо? Отчего тебе нехорошо? Давай-ка присядь тогда.

Он торопливо обежал вокруг стола, не спуская с нее сурового взгляда, будто подзуживая ее сдаться, провалиться с глаз долой. Надавил тяжелой ладонью ей на плечо, втолкнул в кресло. Эта его обостренная бесчувственность не была наигранной – он по прежней привычке уселся на подлокотник кресла, невозмутимо уставился куда-то Порции за спину и захихикал, словно во всем происходящем не было решительно ничего необычного.

– Если ты, крошка, хлопнешься тут в обморок, я из-за тебя потеряю работу.

Он снял с нее шляпку, положил на пол.

– Вот так-то лучше. Господи, как же жаль, что ты не куришь, – сказал он. – Не разжечь ли снова огонь? И отчего это ты готова хлопнуться в обморок?

– Ты сказал, что все кончено, – сказала Порция, глядя прямо ему в глаза.

Они смотрели друг на друга, не веря тому, что видят, пока Эдди не отвернулся и не спросил:

– Я поступил дурно?

– Откуда мне знать?

– Жаль, что ты не знаешь. – Хмурясь, знакомым жестом дергая себя за нижнюю губу, отчего эта беседа превратилась в призрачное отражение их прошлых, куда более радостных разговоров, Эдди сказал: – Потому что, видишь ли, сам я не знаю. Может, я вообще какое-то чудовище, а я, честно, понятия не имею… В том, что я говорю, кажется, никогда не было никакой нужды. Неужели моя жизнь и вправду так омерзительна и так страшна? Я не знаю, как это выяснить. Вот бы ты была чуть постарше и знала бы чуть побольше.

– Ты единственный, кого я…

– В этом-то вся загвоздка, об этом-то я и говорю. Ты не знаешь, чего от меня можно ждать.

Не сводя встревоженных глаз с его лица – глядя на него с таким отчаянным вниманием, будто пытаясь усвоить урок, она сказала:

– Но, Эдди, ведь всего случившегося никогда раньше не случалось. То есть мы с тобой самые первые люди, которые были нами.

– Но у других как-то получается понять, что к чему, – сама видишь. Все женщины, которых я знал, все, кроме тебя, Порция, вполне понимали, чего от меня ждать, и это вселяет в меня маленькую, но надежду. И плевать мне, насколько они заблуждались, так хоть как-то можно было жить. Но ты швыряешь мне в лицо обвинение за обвинением с тех самых пор, как ты спросила, почему я держал за руку эту потаскушку. Как по тебе, так каждая треклятая мелочь должна быть либо черной, либо белой, и все, ты уже готова отмахнуться от всего человека. Может, ты, конечно, и права, кто знает. Но это попросту невыносимо. Мне уже кажется, будто я схожу с ума. Я жил так, как жил, потому что по-другому жить не могу. Да, я понимаю, что ты от этого страдаешь, но откуда мне знать, что ты сама в этом не виновата, просто потому, что это ты так устроена? Или что ты, например, страдаешь не больше других, а просто поднимаешь больше шума? Одни и те же безнадежные суждения ты применяешь практически ко всему: я, например, говорю, что люблю тебя, а ты ждешь, что я буду тебе доброй мамочкой. Тебе еще чертовски повезло, что у меня самые невинные намерения. И я никогда тебя не обманывал, правда ведь?

– Ты обсуждал меня с Анной.

– Ну, это совсем другое. Тебе-то я всегда говорил правду, разве не так?

– Не знаю.

– Так говорил или нет? Не будь я так до безобразия наивен, разве удалось бы тебе довести меня до такого состояния? Любой другой на моем месте потрепал бы тебя за подбородочек, обвел бы вокруг пальца, а потом бы еще посмеялся над такой дурочкой, как ты.

– Ты тоже надо мной смеялся. Ты смеялся надо мной вместе с ними.