Квартирная развеска - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Галкина cтр.№ 22

Потом приехала его мать. Ты не должна вмешиваться в его жизнь, сказала она, он женат; говорят ли в таких случаях, что жена его грузинка, дочь состоятельных уважаемых родителей, а ты русская нищебродка, никто? был ли ее Авто и в самом деле женат, или только обручен, или только сговорен? Ее мать тоже не хотела, чтобы они были вместе, ревновала к грузинскому красавчику, обманщику, зачаровавшему ее дочь, боялась внебрачного младенца, отъезда дочери в непонятную Грузию, да вы с ним не пара. Взрослые развели их деловито, жестоко и бесповоротно. Как загипнотизированные, они подчинились. Взрослая Татьяна с особым замиранием сердца смотрела фильм Абуладзе «Древо желания». Всё было не так, но всё было про них. С удивлением, с трудом отрываясь от страницы, читала «Витязя в тигровой шкуре», где один из героев был его тезка.

Десятилетия прошли, уже спалил Татьяну онкологический пожар, никто не остановил, ничто не затушило, ни в Петербурге, ни в Германии, уже сожжена была полудетская любовная переписка, гори, письмо любви, гори, она велела, уже прах Танин стал крематорийским смешанным пеплом, который по ее воле (есть ли у гибнущего воля?) муж, друзья и подруги высыпали ночью в невскую волну возле спуска со сфинксами и грифонами под бинарным взором Аменхотепа (и не испугались этого новоязыческого обряда), цветы светились на воде, вскипела волна, паром изошла, моросью воздушной пала на город, и по всему городу расклеены были афиши (не вспомнить, о чем повествующие!), в которых крупными буквами перед фамилией и смыслом мероприятия набрано было имя Татьяниного возлюбленного.

С афишных тумб, с досок на стенах домов... ветвям дерев, стогнам, тупикам, набережным, переулкам, стежкам-дорожкам — только имя (но выкрикнул его весь город): «Автандил! Автандил! Автандил!»

Константин А. встретил в Салониках, где отдыхал с женой Ириною, монаха из крошечного монастыря под Архангельском: пять монашек-насельниц да он, шестой, служивший в храме священник. Монах был немолодой, почти слепой, безденежный, не знавший ни одного языка, кроме русского.

— Да как же вы добрались до Салоник?!

— Богородица управила.

Его интересовало, продают ли в Греции «Доширак», пресловутую грошовую лапшу, которую можно хлебать, заварив кипятком.

— Вы сегодня завтракали? — спросили его ввечеру.

— Нет, — отвечал он, улыбаясь, — да я и не обедал.

На Афон, куда и мечтал он попасть, отвез его Константин, отзвонивший ему через день по возвращении в Салоники. По допотопному мобильнику своему монах ответил ему радостным голосом, что всё прекрасно, опять встретился добрый человек, показавший ему могилу старца Паисия, а еще смог он купить для своих монашек бесценные подарки, пять белых платочков да бумажные иконки, и теперь, когда сбылась его мечта и цель паломничества достигнута, собирается он в обратный путь за тысячи верст, за три моря в свою безвестную архангелогородскую обитель.

— Бабилония, — сказал я жене. — Давай съездим в Барселону.

— Домодедов, — отвечала она, — ты опять слушал свою заповедную песню по дурацкому древнему компьютеру? Я ее уже слышать не могу, да и видеть исполняющую ее карикатурную пару не в силах.

— Ты не права, — возразил я. — Дама из карикатурной пары — великая певица, а мужик — автор песни, обожаемый толпами людей исполнитель.

— Толпы людей — не аргумент, — промолвила жена моя. — Цифрами и толпами оперировали фашистские идеологи. В Барселону! Да я в Москву к любимому племяннику на крестины малютки не смогла поехать, а ты знаешь, какое это событие в семье, учитывая личные и медицинские сложности. У нас денег нет на поездки, ты посчитай, какая у тебя пенсия, сколько стоят билеты. Оцифруйся, наконец.

С этими словами она, хлопнув дверью, отправилась на Сенной рынок, где продукты, как известно, с мая по октябрь отличались дешевизной. Из экономии ходили мы на рынок пешком (километров пять через мост), обычно моя вахта, чаще старался я совершать долгую пешую прогулку один, но намедни вылил себе на ногу полчайника кипятку, лечился, сидел дома, совершенно оправдывая данное мне внучкой прозвище Домодедов. Само собой, бабушку Бабилонией прозвала она же.

Выдвинув самый мелкий узкий ящичек старинного обшарпанного многодетального петербургского бюро (называемого некогда «кабинетом»), достал я цветной шарик, стеклянный, что ли (иногда нам с внучкой казался он исполненным из неизвестного геологии нездешнего минерала). Застав меня с ним в руках, жена спрашивала: «Шариков не хватает?» Мерцал, перемещаясь, блик, огонечек марсианский в глубине шарика, украденного Каплей из волшебной комнатушки механических игрушек, мобилей, заводных мирков.

Тотчас пришел кот, спавший в соседней комнате, сидел, покачиваясь, сонный, снулый, встрепанный свалявшийся валенок. Он чуял шарик издалека, глядел неотрывно, притянутый таемным магнитом. Катать! катить! закатить к ляду в щель в полу!

Когда жена моя уходила одна пешком в рыночную даль, я нервничал, по правде говоря, она ни силой, ни здоровьем не отличалась, разве что партизанской стойкостью и молчаливым глубинным упрямством. Вообще чем-то походила она на баптистку, что ли, неведомой миру секты со строжайшими правилами поведения; никто этого не замечал, кроме меня, она вообще не очень была заметна, меня радовало, что разглядел ее в юности именно я, повезло мне на всю жизнь.

Отличаясь невиданными терпением и стойкостью, она не жаловалась и не ворчала, редко, очень редко, когда усталость ухитрялась ненадолго ее доконать или перед единоличными походами на рынок. В ожидании возвращения ее с провиантом время для меня тянулось бесконечно долго, а по мобильному из соображений экономии звонить мне она запрещала. Но в этот раз марсианский шарик, втягивающий взгляд мой, привязывающий к глубинам своим зрачки мои незримыми нитями, как видно, проделал обычный фокус свой: сделал время иным, конвертировал его в точку, превратил в мгновения часы моей жизни.

Хлопнула дверь, вернулась с тяжелейшими сумками любимая моя, я заковылял к двери, она прикрикнула: «Хромай отсюда!» — совершенно счастливая, что пришла домой, добыв еду, и турнула кота, сунувшегося бодать ее ботинки. Кот тоже радовался приходу кормилицы — даже забыл спереть шарик, тут же спрятанный мною, так что Бабилония меня за лицезрением шарика медитативным не застукала.