Осколки Сампо  - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Овсянников cтр.№ 31

– Придёт время – наведаемся и в Эстерботтен, – пригладил бороду Торкель. – А этих троих – ярл бесцеремонно указал на храпящих бродяг, словно на тюки с товаром, – берём с собой. Раз везде побывали – пускай укажут путь. И горе им, если соврали!

* * *

Погода с каждым днём становилась все хуже и хуже. Туманное море оправдывало свое имя – в белом, не по-летнему холодном тумане сидящий на корме Уно порой не видел носа лодки. Туман не рассеивался, лишь иногда становился не столь густым; туман спрятал солнце, в это время не покидавшее неба, и Тойво уже потерял счёт времени – да что Тойво, сам Антеро не сказал бы сейчас, сколько дней продолжается путь на север, и сколько из них прошло без движения в ожидании погоды.

Резкий ветер, разорвавший покрывало тумана в клочья, принёс надежду на продолжение плавания, но не тут-то было. Путники ещё не успели отойти далеко, а он уже нагнал на небо лиловых туч, и белая ночь в одночасье сделалась чёрной. Ветер утих – и небо хлынуло в море промозглым ливнем.

Ставить парус не было возможности. Антеро и Кауко гребли изо всех сил, Уно направлял судёнышко вслепую. Тойво уже давно оставил вёсла и едва успевал орудовать черпаком, выбрасывая за борт воду, которой от этого меньше не становилось.

– Так дальше не пойдёт! – крикнул Уно сквозь шум дождя. – Нас зальёт к лешему, если к берегу не пристанем!

– Здешние берега неспокойны, – отвечал Антеро. – Держи вон к тому острову, – карел указал на вытянутое пятно, темневшее вдалеке.

На счастье путников, вдоль побережья острова тянулась широкая песчаная отмель. Волны то накатывались на нее, то отбегали, оставляя густые хлопья пены, которые тут же смывало дождем. До самой кромки прибоя, за которой поднимался невысокий каменный обрыв, сверху поросший лесом, среди волн не показывалось ни одного валуна, способного повредить лодку. Утомлённые люди, предвкушая отдых, дружно налегли на весла и вскоре достигли берега. Промокшие до нитки, дрожащие от холода, путники вытянули судно на сушу – подальше от прибоя, и отыскали здесь же ложбинку, удобную для укрытия.

Запасливый Уно кроме прочего вез с собой немного дров, укрытых куском рогожи – даже подмокшие, они были гораздо суше местных, которые еще предстояло собрать. Теперь никому бы и в голову не пришло смеяться над хяме, повторяя тягучее «Приг-годит-ся-а!». Ножами накололи щепок, Кауко вытянул из-за голенища клочок сухой бересты, и маленький, жукам впору, костёр занялся несмелым язычком огня. Люди обступили его со всех сторон, заслоняя от ветра и подкладывая всё большие щепки, пока огонь не охватил первое полено.

О том, чтобы продолжать путь, не могло быть и речи. Странники решили переждать непогоду, укрывшись на острове.

– Может, кто-то расскажет сказку или споёт песню? – весело спросил Кауко. Ливень и буря, опасные для странников в море, не кажутся такими уж страшными, когда уютно сидишь на берегу, густые ветви закрывают тебя от дождя, рядом потрескивает костёр, на тебе уже почти сухая одежда, а в животе – горячая похлёбка.

– Места здесь лихие, – Антеро задумчиво глядел вдаль, где по-прежнему колыхался непроглядный занавес дождя. – До песен ли тут?

– Вироканнас говорил как-то, – вспомнил Тойво, – что каждая сказка, каждая руна, рассказанная в лихом месте или не в добрый час, бережёт тех, кто рассказывает и слушает, словно железным обручем опоясывает.

– Что сказывай, что не сказывай, лучше не станет! – Уно в который раз проверил сушившиеся у костра башмаки; те по-прежнему оставались сырыми, и хяме протягивал поближе к огню босые ноги.

– Скучный вы, однако, народ! – улыбнулся Кауко. – Рунопевец молчит, тервасканто ворчит, – и, не обращая внимания на сердитый взгляд Уно, продолжил: – Дайте, что ли, я начну. Глядишь, и остальные разохотятся.

– Жили когда-то старик со старухой, – начал рассказ саво. – И было у них двое сыновей. Старшего звали Ойво, а младшего – Райво. Ойво хмурым был да молчаливым: сосну в лесу рубит – молчит, лодку строит – молчит, в поле работает – молчит. Так и звали его Ойво-неулыба. А Райво напротив – весёлый да радостный с детства: сосну рубит – поёт, лодку мастерит – поёт, разговаривает – смеётся. Он и на кантеле играл так, что заслушаешься.

Вот однажды зимой собрался Ойво в лес – дров нарубить печку топить. Выбрал в чаще сосну побольше, топор достал – пошёл по лесу стук да треск.

А под сосной берлога была. Услыхал медведь шум, зарычал сердито спросонок. А потом вылез да Ойво увидел – пуще прежнего рассердился, – тут Кауко поднял руки и заговорил утробным голосом, изображая медведя: «Ты чего в моем лесу деревья рубишь? Чего мне спать мешаешь? Вон убирайся!»

– И охота медведю было разговаривать? – невесело усмехнулся Уно.

– Ойво еле ноги унёс, – продолжил Кауко. – Куртка порвана, дров нет и печку топить нечем. Тогда собрался заместо него Райво. Приехал в лес, видит – сосна надрубленная стоит, что брат заприметил. Хотел Райво дальше рубить, да решил прежде на кантеле поиграть, чтобы веселее работалось. А медведь уж тут как тут – из берлоги лезет, ревёт грозно. Хотел он на Райво броситься, да не смог – лапы под музыку сами впляс пошли. Зарычал медведь, заухал. «Научи меня, говорит, на кантеле играть!»

– Медвежье ли это дело? – улыбнулся Антеро. Он знал старую сказку о веселом дровосеке, но не хотел перебивать Кауко – в конце концов, угрюмое молчание тяготило карела не меньше прочих, а болтовня добродушного саво помогала отогнать мрачные мысли.

– «Отчего же не научить?» – отвечает Райво. Стал медведь лапами по струнам бить, совсем скверно играть. Райво ему и говорит: «Так не годится. Слишком лапы у тебя, бурый, толстые. Надо тоньше сделать». Расщепил Райво бревно, расклинил, а как зверь лапы-то в щель засунул, человек клин вышиб и лапы прищемил. «Отпусти! – ревёт медведь. – Ну тебя с твоим кантеле!» «А будешь людей пугать? – спрашивает Райво. – Из лесу гнать будешь?» «Не буду, – ревёт медведь. – Отпусти только!» Вбил Райво клин заново, вытянул зверь лапы, да в берлогу скорее убрался. С тех пор присмирел косолапый – как услышит стук копыт да полозьев скрип, скорее в чаще прячется и сидит тихо. А Райво нарубил полные сани дров да домой поехал. Едет, поёт и на кантеле играет.

– Ты это всё к чему? – спросил Уно, дослушав сказку до конца.

– К тому, приятель, что вредное это дело – ворчать и хмуриться без конца. Вы который день словно на кладбище – диву даёшься.

– А ты всё веселишься, как безумный! Вот погоди, посадит тебя Лоухи, хозяйка Похъёлы, на лопату да в печь засунет! – проворчал хяме.

– А я руки-ноги растопырю и в печь не пролезу! – не растерялся Кауко.

Однако имя Лоухи заставило потупиться даже балагура-саво. Все слышали о могучей и грозной колдунье, царствовавшей в северных краях, всем было известно, что нрав ее коварен и жесток. Никто из ныне живущих в землях Калевы не видел Лоухи своими глазами, иные даже сомневались, есть ли она на самом деле. Но здесь, на маленьком клочке земли посреди Туманного моря вера во все небывалое и страшное становилась сильной как никогда.