Но вот незадача, – дальше Тиэра говорил, с трудом сдерживая смех. – Зайца-то Кауко попытался вести за собой! Посадил на свой собственный ремень, точно собаку на поводок, а заяц упёрся и идти нипочём не хочет! Правильно, он же заяц, а не собака! Промучался охотник с упрямой животинкой чуть не до полуночи, осерчал совсем и решил наконец её пристрелить. Привязал поводок-ремень к кустам, зарядил самострел, прицелился, нажал спуск, – ох, не могу… – отсмеявшись, Тиэра продолжил. – Выстрел получился меткий – стрела перебила поводок аж с тридцати шагов! Заяц обрадовался и в лес умчал, а Кауко без ремня остался.
– Вы-то как про это узнали? – спросил Антеро.
– Так он же и рассказал. В смысле, Кауко, а не заяц. Началось с того, что ремня нет, а распоясанным на люди выйти неприлично. Вот этот горе-охотник, чтобы чего не вышло, подпоясался тетивой самострела, да в таком виде и прошёлся по деревне, на глазах всего честного люда!
Так оно и было. Над Кауко потом долго смеялись, сам он дулся и ворчал на темноту леса, немилость Тапио и еще Хийси знает на что, однако хвастаться не переставал. В его устах история обрастала подробностями, заяц всё увеличивался в размерах и уже грозил обернуться медведем, расстояние выстрела всё росло и росло. Опальный самострел больше на охоту не отправлялся, однако висел дома на почётном месте и гордо показывался гостям. Кауко оставался единственным, кто серьёзно относился к этой штуке и искренне верил в её полезность.
Между тем вокруг спорщиков уже столпились любопытные.
– Неправду говоришь ты, Кирму! – шумел охотник. – Я же на всадника поставил, а вторым-то пришел конь!
– По твоему, всаднику следовало без коня взапуски бежать? С верховыми наперегонки?
– Нет, но я ставил на всадника!
– Верно, на всадника. Всадник не выиграл. А коли не выиграл – то и ты проспорил, и причитается с тебя.
– Так ведь конь! Всадник-то причем?
– А при том, что всадник без коня – не всадник! Вот ты сам без коня – не всадник!
– А что если всадник? – заносчиво вскинул голову Кауко.
– У тебя же коня нет! На чём поскачешь? На зайце, что ли, которого ты недострелил? Он уж, наверное, с лося ростом вымахал, глядишь, увезёт тебя на спине!
– Лемпо
[30] с ним, с зайцем! – упоминание злополучной охоты уязвило лесовика не на шутку. – Конём моим будет бревно, уздечкой – шест, а дорогой пусть послужит Хурттийоки! И бери мой проигрыш вдвойне, если не домчусь так до самого Сууривеси!
– Чего удумал! Вот врать-то! – со смехом закричали из толпы.
– С ума сошел! – проворчал Тиэра.
– Почему? – не понял Антеро. – Разве ваши парни не забавляются, плавая с шестом на брёвнах?
– Ещё как забавляются, и Кауко в таких забавах не последний! Подходящих речек у нас много. Но по Хурттийоки, Лихой речке – это уже слишком! – объяснил саво. – Она петляет по лесу, и валунов в русле не счесть! И ведь знает, негодный, что перед самым озером водопад сажени в три, если не в четыре! Как раз шею сломать!
А тем временем парни, окружившие Кауко, подзадоривали его, просили не медлить. Все были уверены, что веселый враль-охотник просто выдумал новую нелепую байку. Тропа проходила как раз по берегу Хурттийоки; далеко по лесу разносился шум воды, несущейся по узкому руслу, усаженному камнями. Никому бы и в голову не пришло довериться Лихой речке, встав на бревно и взяв длинный шест вместо весла. Но Ахтинен шутить не собирался. Лицо его сделалось суровым, походка – твёрдой и решительной. Никто и глазом моргнуть не успел, а Кауко уже подошел к брёвнам, которые сложил на берегу кто-то из местных лесорубов, выбрал подходящее, столкнул его в воду с невысокого обрыва и сам прыгнул следом, вооружившись шестом. В следующий миг он уже оттолкнулся от берега, стоя на полусогнутых ногах, бурный поток подхватил бревно и вынес на стремнину.
– Эге-гей!!! В речке много ва-лу-нов!.. – пропел Кауко.
Бревно закрутилось было на стремнине, но Ахтинен, ловко орудуя ногами и шестом, сумел выровнять его и направить по течению, которое сразу же унесло его за поворот реки.
И тут всем стало не до смеха.
– Кауко, остановись! Давай к берегу! – закричали одни.
– Ты сдурел! Убьёшься! – вторили им другие.
Где-то заголосила женщина. Все, кто был рядом, бросились вдогонку за уплывающим на бревне парнем. Впрочем, угнаться за ним оказалось непросто – люди, толпой бегущие по лесу вдоль извилистого речного русла, мешали друг другу. Ахтинен же нёсся все быстрее, то и дело пропадая из виду – повороты Лихой речки скрывали от глаз крутые берега, поросшие деревьями и густым кустарником.
– Ахтинен, негодник, так тебя-разэдак!
– Киви-Киммо, Хозяин порогов! Сохрани жизнь человеку!
– Тут ещё ничего! – кричал кто-то на бегу. – Ещё не поздно ему к берегу прижаться!
– Куда там! До порогов не образумится, ветер да хмель в голове!
– А на порогах поздно будет! Поминальную ель себе захотел, не иначе!
Жители Савонкоти и окрестностей помнили всех тех молодчиков, что во хмелю либо по глупости грозились покорить Хурттийоки задолго до Кауко. У порогов Лихой речки, ближе к устью, где поток срывался с высоты, разбиваясь внизу об острые камни, прежде чем сбежать в озеро, остались их поминальные карсикко. В память о погибших людях у молодых ёлочек обрубали макушку и все живые ветви, оставляя только две по бокам. Словно печальные человеческие фигуры с опустившимися руками, стояли карсикко над рекой и смотрели на следующих сорвиголов, но были не в силах прийти к ним на помощь.
Пороги приближались. Уже ревел за деревьями водопад – всё громче и громче. Ещё слышалось, как где-то впереди улюлюкает Кауко, но вскоре и его голос потонул в шуме воды.
Проворный Тойво бежал впереди всех. Он не знал, как течёт Хурттийоки, не знал, что ожидает за следующим поворотом, не знал, как помочь безрассудному саво. Знал только одно – он не хочет, чтобы праздник, только что радостный для всех, омрачился чьей-то гибелью или увечьем. Не хочет и не допустит этого.
Тойво не заметил, как оторвался ото всех и остался один. Река снова изогнулась; паренёк проломился сквозь кусты, остановился над обрывом – и тут увидел Кауко.
Саво висел, уцепившись обеими руками за тонкую корявую берёзку, низко склонившуюся над рекой, и беспомощно болтал ногами в воздухе. Деревце гнулось под непривычно тяжёлой ношей; его корни, каким-то чудом проросшие сквозь камни обрыва, грозили вот-вот вырваться. Вода внизу пенилась так, что казалась кипятком. На живом, подвижном лице охотника застыл страх, однако, завидев постороннего, он разом насупился, стараясь принять отважный вид.
– Держись! Сейчас я тебя вытащу! – крикнул Тойво.