– Где он?
Лабарт указал на дверь палаты.
– Они дали ему снотворное и противорвотное.
Об активированном угле профессор решил умолчать, хотя знал, что рано или поздно Хозяин все узнает.
– Что произошло? – поинтересовался Гиртман, будто прочитав его мысли. – Ты что-то говорил о гриппе?
Лабарт написал это, чтобы объяснить, почему придется везти Гюстава в больницу.
– Его состояние внезапно ухудшилось, – вмешалась в разговор Аврора. – Мальчик стал очень беспокоен, и я дала ему легкое седативное средство.
– Ты… Что ты сделала? – В голосе Гиртмана зазвенел металл.
– Врач сказал, это не важно, – соврала Аврора. – С Гюставом всё в порядке.
Ему страстно захотелось схватить ее за горло, притиснуть к стене и душить, пока не посинеет лицо.
– Мы к этому вернемся, – пообещал он опасно спокойным голосом. – Возвращайтесь домой. Я буду здесь.
– Если хотите, мы тоже останемся, – предложил Лабарт.
Гиртман перевел взгляд с бородатого коротышки на его дылду-жену и представил их мертвыми, холодными, неподвижными.
– Езжайте. И занесите конверт в отель.
Лабарт прочел имя и фамилию: Мартен Сервас. Конечно он знал, кто такой Мартен Сервас. Вчера, когда в шале пришел посетитель, его лицо показалось Ролану смутно знакомым. Что, черт возьми, происходит?
Гиртман проводил пару взглядом и вошел в палату. Гюстав спал и выглядел спокойным. Швейцарец долго стоял в ногах кровати, глядя на мальчика, потом сел на единственный стул и замер.
* * *
Сервас не отходил от окна. Вслушивался в ночь, наблюдал за опустевшим шале и умирал от тревоги.
Где они? Чем болен Гюстав? Прошло много часов, и майор жалел, что не поехал следом за машиной Лабарта. Кирстен уже два раза сказала, что они, возможно, ошиблись; ей тоже не терпелось начать действовать, но теперь она спала – усталость прошлой ночи и отравление наркотиком дали о себе знать.
Внезапно Мартен расслышал звук работающего двигателя. Приближалась машина. «Вольво» притормозила у отеля, но Сервас не мог разглядеть, кто сидит внутри.
Лабарт вышел, а машина поехала к шале. Мальчика в ней не было… У Серваса заныло сердце. Где Гюстав? Что они с ним сделали?
В этот момент зазвонил телефон. Не его сотовый, а большой черный допотопный монстр, стоявший на маленьком столике.
Сыщик быстро снял трубку, чтобы не разбудить Кирстен.
– Для вас есть письмо, – сообщил хозяин гостиницы.
Лабарт… Что происходит?
Он снова почувствовал себя висящей на ниточках марионеткой. Опять я опаздываю…
– Сейчас спущусь.
Через минуту майор был в холле.
На коричневом крафтовом конверте кто-то написал от руки:
МАРТЕНУ СЕРВАСУ
– Его оставил псих из того дома, – сообщил отельер.
Сервас вскрыл конверт, достал сложенный вчетверо листок, и ему показалось, что холл, гостиница, весь мир – планеты, звезды, пустота космоса – завертелся колесом… За долю секунды изменилась система отсчета, сместились все ориентиры.
Гюстав в больнице в Сен-Мартене. Жду тебя. Приходи один. Kindertotenlieder не будет, если мы объединим усилия.
Ю.
36. Г
Сервас оставил Кирстен в отеле, спящей. В висках стучала кровь, как будто ему вкатили сверхдозу адреналина. Машину то и дело выносило на обочину, шины скользили по обледеневшему асфальту.
В голове крутилась одна и та же фраза: «Kindertotenlieder
[107] не будет, если мы объединим усилия».
«Песни об умерших детях». Густав Малер. «Ю».
Это мог написать один-единственный человек – значит, Гюстав в смертельной опасности. Спасение мальчика зависит от них. Мартен не верил, что Гиртман заманивает его в ловушку. Швейцарец много месяцев следил за ним, фотографировал, мог устроить любую каверзу. И место выбрал бы поудобнее больницы.
Сервас бросил машину на стоянке для больничного персонала и вбежал в холл.
– Время для посещения закончилось, – сообщила сидевшая за стойкой женщина, подняв глаза от мобильного телефона. Майор наклонился, сунул ей под нос полицейское удостоверение. Она «расстреляла» его взглядом.
– Грубить ни к чему, месье. Что вам нужно?
– Сегодня во второй половине дня к вам привезли мальчика.
Медсестра недоверчиво сощурилась, сверилась с компьютером.
– Гюстава Серваса, – подтвердила она.
Сыщик второй раз услышал это имя и свою фамилию вместе, и у него оборвалось сердце. Разве такое возможно? Теперь, когда страхи и надежды начали обретать реальные очертания, он спросил себя, чего хочет больше – чтобы Гюстав оказался его сыном или чтобы выяснилось обратное. Но одновременно в нем просыпалась иная надежда – более смутная и опасная. Надежда, угасшая много лет назад, но тайно ждавшая срока, чтобы возродиться. Марианна. Узнает ли он наконец, что с ней случилось? Мозг честно пытался задвинуть проклятый вопрос в самый темный угол сознания.
Женщина указала ему на застекленную дверь слева от поста.
– Идите по коридору до конца, потом поверните направо.
– Спасибо.
Она вернулась к своему телефону. Шаги сыщика гулко звучали по кафельному полу. В коридоре стояла гробовая тишина. Еще одна дверь. Еще один коридор. В глубине – светящаяся табличка:
ОТДЕЛЕНИЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ.
На стенах маленького тесного кабинета висели графики, поделенные на колонки, размеченные цветными бумажками.
Сервас снова достал удостоверение.
– Гюстав, – сказал он, не сумев выговорить фамилию. – Мальчик, поступивший сегодня, ближе к вечеру…
Женщина смотрела, не понимая, потом кивнула, встала, вышла в коридор и сказала:
– Третья дверь справа.
Где-то прозвучал сигнал вызова, и она пошла в другую сторону.
Ноги у Серваса стали мягкими и непослушными, как у мишленовского снеговика
[108]… До указанной медсестрой двери оставалось не больше четырех метров, а его не оставляло чувство, что всё не всерьез, не по-настоящему. У стены стояли две каталки и какой-то прибор на колесиках со множеством кнопок. Внутренний голос кричал: «Беги отсюда!»
Сердце грохотало в ушах, мозг готов был поддаться панике.