* * *
Лоре Муньоз. Это роман и ее тоже.
Жо (1953–2016)
Кто скачет, кто мчится
Под хладною мглой?
Ездок запоздалый.
С ним сын молодой.
Гёте «Лесной царь»
В другой раз.
Было еще темно.
Ив Бонфуа
Прелюдия
Она смотрит на часы. Скоро полночь.
Ночной поезд. Ночные поезда – разломы в пространстве-времени, параллельные вселенные: внезапно приостановленная жизнь, тишина, неподвижность. Оцепенелые тела; вялость, сны, похрапывание… И бешеный галоп колес по рельсам, скорость, влекущая людей – их сущности, их прошлое, их будущее – в другое место, до поры скрытое во тьме.
Кто знает, что может стрястись между пунктами А и Б?
Дерево, упавшее на рельсы, злонамеренный пассажир, задремавший машинист… Она размышляет, не углубляясь и не зацикливаясь, скорее из праздности, чем от страха. После Гейло
[1] никто не садился, она в вагоне одна. Поезд идет со всеми остановками. Аскер. Драммен. Хёнефосс. Гуль. Ол
[2]. Станции, которые вот-вот исчезнут под снегом, – две железнодорожные колеи – четыре рельса, пара зданий (скорее хижин), – как в Устаосете
[3], где сошла одна женщина. Она замечает далекие огни, микроскопические в безразмерной норвежской ночи. Несколько отдельно стоящих домов, где над входной дверью всю ночь горят фонари.
В вагоне никого: сразу видно – среда. Когда наступает зима, поезд с четверга по понедельник переполнен, едут в основном туристы-азиаты и молодежь, пункт назначения – горнолыжные базы. А летом четыреста восемьдесят четыре километра линии Осло – Берген считаются одной из самых красочных «железок» в мире: сто восемьдесят два туннеля, виадуки, озера и фьорды. Но в сердце северной ночи, такой ледяной, как нынешняя, в середине недели здесь нет ни души. Широкий проход с рядами одинаковых кресел по обе стороны тих, безмолвен и производит гнетущее впечатление, как будто пассажиры услышали сигнал тревоги и вышли. Все. Кроме нее.
Она зевает. Заснуть не удалось, несмотря на плед и маску-шоры. Пустой поезд не позволяет расслабиться, да и привычка быть настороже не добавляет покоя. Профессия обязывает…
Она прислушивается. Никаких звуков. Никто не ерзает на сиденье, не возится с багажом, не открывает дверь.
Она обводит взглядом пустующие места, серые перегородки, проход, туманные стекла… вздыхает, закрывает глаза. Вдруг все-таки получится вздремнуть?
* * *
Красный поезд появляется из туннеля, как язык изо рта, на фоне ледяного пейзажа. Серовато-синяя ночь, непроницаемая чернота туннеля, белый с голубизной снег, серый лед. И вдруг – молнией – ярко-красный состав, напоминающий кровавый прибой, готовый затопить перрон.
Финсе
[4]. Самая высокая точка на линии – 1222 метра над уровнем моря.
Вокзальчик в снежно-ледяном плену, на крыше пуховая перина. Три человека – женщина и молодая пара – прохаживаются под желтыми фонарями по платформе, больше похожей на участок лыжной беговой дистанции.
Кирстен отодвинулась от окна, и снаружи все снова погрузилось во тьму. Она услышала, как вздохнула раздвижная дверь, и уловила какое-то движение в самом конце прохода. Женщина. Лет сорок. Моя ровесница… Кирстен вернулась к чтению. Ей все-таки удалось поспать. Не больше часа, но и на том спасибо – из Осло она стартовала четыре часа назад. Кирстен предпочла бы самолет или – на худой конец – спальный вагон, но начальство решило сэкономить, и вот он, ночной поезд, сидячие места… Экономия бюджета, ничего не поделаешь. Она решила проглядеть свои заметки и достала планшет. Итак. В Бергене, в Мариакирхен
[5], найдено тело. Мертвая – убитая – женщина лежала на алтаре среди предметов культа. Аминь.
– Извини…
Она подняла глаза. Ей улыбалась вошедшая в Финсе женщина.
– Не возражаешь
[6], если я сяду напротив тебя? Обещаю не мешать. Мне всегда не по себе в ночных поездах, а этот к тому же совсем пустой…
Кирстен, конечно, возражала, но коротко улыбнулась и сказала:
– Садись, пожалуйста. Едешь до Бергена?
– Д-да… Ты тоже?
Она перечитала свои заметки. Сотрудник, звонивший из Бергена, был немногословен. Каспер Стрэнд. Интересно, он и в расследованиях такой же верхогляд? По его сведениям, бездомный, проходивший вечером мимо Мариакирхен, услышал крик и дал деру, но ему не повезло – напоролся на патруль.
Куда намылился, братец?
Рассказ о жутком вопле там внутри констеблей нимало не впечатлил (по тону Стрэнда и некоторым туманным намекам она поняла, что бродягу знают как облупленного), но на улице было холодно и мокро, ребята скучали – и сочли, что даже в ледяном нефе будет уютнее, чем под ветром и дождем, пришедшими с моря. (Да, да, именно так выразился ее бергенский коллега. Надо же, поэт в рядах полиции…)
Она не стала смотреть присланное ей видео из церкви. Из-за женщины, устроившейся напротив. Кирстен вздохнула. Она надеялась, что попутчица вздремнет, но та была бодра и весела, как утренняя пташка. Кирстен бросила на нее взгляд из-под ресниц и поймала ответный. Незнакомка улыбнулась – то ли дружески, то ли насмешливо – и спросила:
– Работаешь в полиции?
Кирстен с трудом сдержала раздражение. В углу экрана красовались лев, корона и слово ПОЛИЦИЯ, так что ясновидение тут ни при чем. Она посмотрела на женщину – не враждебно, но и без особой симпатии, а уж улыбнулась тонкими губами совсем неласково. В комиссариате Осло никто не назвал бы Кирстен Нигаард приятным человеком.