– Ладно, – сказал я. – Отвезём его в «Источник Света».
– Да, – согласилась Вики. – У нас очень мало времени.
– Да?
– Я посмотрела новости на телефоне, когда проснулась. Путин выдвинул американцам ультиматум. Дал им четыре часа, чтобы начать вывод войск.
48
Знание того, что Джим в городе, разрывало Кайле сердце. Конечно, у неё было немало бурных и коротких романов в юности, когда она ещё была Q2, но этот казался чем-то настоящим – партнёрством равных, гораздо лучшим, чем её брак с Беном. Тогда она знала, что делает ошибку, знала, уже идя к алтарю. Если бы она по-прежнему была Q2, то сказала бы: «Да провались ты…», развернулась на каблуках и пошла к выходу, бросив лузера у алтаря. Но к тому времени она уже давно не была психопатом, и с каждым шагом, который делала в своём белом платье, она думала: «Это будет так неприлично», или «А как мама расстроится», или «Но мы же уже оплатили свадебное путешествие», или «Может, всё ещё обернётся к лучшему; может быть, Бен изменится».
В юности она этим никогда не мучилась; Джим Марчук был добр и заботлив, и его всегда можно было уговорить делать то, что ей хотелось, – всегда, за исключением самого конца. И когда они снова сошлись, как хорошо было найти в нём интеллектуальную ровню, человека, который ни в чём не нуждается, не требует постоянного подбадривания, не является эмоциональным вампиром, и при этом добрый и внимательный любовник.
Кайла следила за постоянно ухудшающимися новостями – как, наверное, и любой другой Q3 в мире, – и сегодня ей хотелось быть с семьёй. Она не верила всерьёз в то, что мир собирается погибнуть в течение следующих нескольких часов, но тем не менее не отпустила в садик Райан, которую вчера всё-таки сумела забрать; она позвонила в «Источник Света» и сказалась больной, и они с Райан поехали к бабушке, чтобы быть всем вместе.
Они приготовили завтрак: яичница, бекон, сосиски – всё, что Джим не одобрял; потом, пока Райан помогала бабушке с посудой, Кайла спустилась вниз поговорить с глазу на глаз с Тревисом. Она села на край его кровати, чтобы их глаза оказались на одном уровне.
– Значит, – сказала она, – Джим вчера был здесь?
Тревис кивнул.
– И Райан упоминала слепого дяденьку с собакой. Полагаю, это был профессор Уоркентин?
– Ага.
– Он, э-э… говорил обо мне?
– Он сказал, что ты была отличной студенткой.
– Не Уоркентин. Джим.
– Я знаю. – И Тревис улыбнулся той улыбкой, с помощью которых уже тысячи лет братья проверяют сестёр. – Конечно, он о тебе говорил. Сказал, что он очень расстроен тем, как всё повернулось. – Пауза. – И знаешь, что я на это ответил? «Я знаю, что ты чувствуешь». И я действительно знаю. – Он покачал головой и поглядел на неё так, словно хотел добавить что-то ещё.
– Что? – спросила Кайла.
– Ничего.
– У меня за плечами годы практики, – сказала она, – а ты только учишься. Знаешь, в чём ты больше всего изменяешься, когда начинаешь слушать голос у себя в голове? Q2 великолепные лжецы, Q3 – весьма посредственные. В чём дело?
Тревис выглядел… впрочем, Кайла никогда не видела, чтобы он так выглядел по крайней мере в юности. Он будто вёл войну с самим собой. И потом наконец, немного приподняв руки над подлокотниками кресла, сказал:
– Мы с тобой ошибки.
– Что?
– Нас сдвинули, – сказал он. – Переместили. – Потом, глядя в сторону: – Это всё исправит.
– Что исправит?
– То, что Джим собирается сделать.
– Ты хочешь сказать, с синхротроном? Невозможно. Ему понадобится помощь Виктории, а она никогда не…
– Да. Она помогает Джиму и Уоркентину. Джим звонил ей отсюда; я подслушал.
Кайла упёрлась ладонями в матрас и встала.
– Я… нет, нет. Этого не может быть.
– Она согласилась с ним, с Джимом: если не сделать что-нибудь, весь мир погибнет. – Если не сегодня, если Путин или Кэрроуэй не устроят третью мировую, так на следующей неделе, через месяц, через год.
Кайла выбежала из комнаты.
– Мама! – закричала Райан, когда она бежала через гостиную.
– Оставайся здесь! – крикнула в ответ Кайла. – Я вернусь.
– Но…
– Я люблю тебя!
И она выскочила за дверь под немилосердный летний зной.
* * *
Вики провела меня, Менно и Пакс через пост охраны; она пристегнула дозиметр к ошейнику Пакс. Мы прошли вдоль первого яруса внутреннего балкона до того места, где он поворачивал налево и поднимался на второй ярус. Виктория дружелюбно кивала всем людям, идущим нам навстречу. На третьем балконе мы снова повернули налево, прошли ещё один балкон и наконец оказались на лестнице. Пакс знала, как действовать в таких случаях, она спустилась по ступеням и ушла с дороги, дожидаясь Менно. Менно начал спускаться, держась левой рукой за перила.
– Ещё три шага, – говорил ему я. – Два. Один.
И наконец мы оказались на экспериментальном ярусе. Однако вместо того чтобы пройти прямо к синхротрону, Виктория провела нас по узкому боковому проходу, а потом, оглянувшись в стиле ниндзя и убедившись, что горизонт чист, открыла ключ-картой дверь и нырнула в неё. Мы последовали за ней.
Помещение было заполнено трубами, компрессорами и цистернами. Стены – голый цемент; пол исчерчен следами шин – вероятно, здесь возили туда-сюда тяжёлое оборудование. Мы закрыли дверь, и я вытащил одноразовый телефон, который купил сегодня утром в «7-Илэвэн». Чёрт! Нет сигнала. Однако через пару секунд в углу экрана появилась одна палочка, потом рядом возникла вторая, повыше. Для звонков на 911 мобильный телефон – не лучший вариант, так что я записал номер полиции Саскатуна на обороте старого ресторанного чека, который сохранился от нашего с Кайлой ужина в «Сиднис», и теперь набрал его на панели.
Секундный гудок, и мне ответил помощник-автоответчик. Я пробрался через его меню и наконец услышал грубый мужской голос:
– Полиция Саскатуна.
– Доброе утро, сэр, – сказал я – с канадской вежливостью ничего не поделать. – Я заложил бомбу в «Канадском Источнике Света»; ну, вы знаете – синхротрон в кампусе Университета Саскатуна.
– Кто это…
– Я взорву её через шестьдесят минут. – И потом, чтобы добавить ожидаемую толику безумия: – Эти безбожники-учёные творят незнамо что с силами природы. Их нужно остановить.
– Сэр, если вы подож…
Я нажал кнопку завершения разговора и застыл в ожидании. Шум работающей техники заглушал наше дыхание, хотя Пакс тяжело дышала в здешней духоте.
Прошло почти четыре минуты, прежде чем завыла сирена, а затем снаружи донёсся приглушённый – в этом тесном помещении не было интеркома – голос Джеффа Катлера: