Из жизни военлёта и другие истории - читать онлайн книгу. Автор: Марк Казарновский cтр.№ 31

Владимир Ильич бумаги просмотрел быстро и неожиданно разразился гневной тирадой:

— Вот смотрите, товарищ, как живут эти филистеры, эти социальные проститутки, эти лакеи капитала. Пришел на их посиделки. А они, видите ли, без пива не могут, эмигранты болтливые.

Крупская из комнаты выглянула: Володя, только не волнуйся. Володя так на нее зыркнул, так на скрипучем стуле двинулся, что поняла Наденька — опять всю ночь будет выволочка с упреками поповоду не глаженных носовых платков, криво пришитой пуговицы и плохо стиранных рубах. Да мало ли что еще Володя припомнит. Память на все промахи и ошибки у него была блестящая.

— Так вот, я на скамейке подвинулся, пришел очередной болтун, и на тебе — шляпкой гвоздя скамеечного брючину и распорол. Вот, извольте полюбоваться. — И без пяти минут вождь мирового пролетариата без стеснения повернулся к Зелику попой, слегка нагнулся и в самом деле, увидал Зелик большую прореху как по заднице, так и ниже, по брючине, почти до заднего сгиба. И не только прореху увидал Зелик. А также и исподнее в виде телесного цвета подштанников, то есть, кальсон, видно, серьезно застиранных.

Но Зелик стеснителен, к старшим относится с почтением и глаза от этой демонстрации разрушения брюк отвел. Стал смотреть на сундук, в котором, как говорил Парвус, свалены в кучу планы и программы революций и социалистического строительства.

— Чего, зачем? — хохотал Израиль Лазаревич. — Вместо сундука поехал бы лучше в Россию да покрутился бы на баррикадах. Да создал бы Совет рабочих или даже крестьянских депутатов. Да побегал бы от царских ищеек. Или посидел бы в ссылке с друзьями — врагами. Так нет, — разливался Парвус, — прятался то в Париже, то в Цюрихе, то в Поронине и все пишет, и пишет, и пишет. Да что пишет-то?

Переписывает своими словами опыт французской революции. А кому это нужно? — Парвус раздраженно махал рукой и предлагал зачарованному Зелику выпить прекрасного мозельвейна.

— Но запомните мои слова, мой молодой еврейский друг. Я ему, Владимиру Ильичу, посылаю бомбу. План я ему посылаю.

План революции! План его славы. Ежели он моим предложением не воспользуется, то так и просидит в Цюрихе либо Париже, протирая штаны, да терзая свою супругу мелочными придирками.

Все это и еще многое вспомнил Зелик, взглядывая на порванные брюки и застиранные кальсоны Владимира Ильича.

Но далее рассказ Ленина о гвозде в скамье, отвратительном пиве (совершенная неправда) и оппортунистах всех мастей и расцветок приобрел совершенно другой смысл.

— Вот вы, Залман Нахумович, молодой человек еще. (Надо же, запомнил, как зовут и отчество) ^[38]. Я знаю, вы тяготеете к нашему движению. И еще, хе-хе-хе, прекрасно шьете. Я вас попросил бы задержаться на 5–6 дней, да и сделать мне брюки и пиджак. Костюм, одним словом. А-то просто беда, вы же видите, — и Ленин ловким движением опять повернулся к Зелику задом. — Ну что вам стоит потратиться несколько дней на реальный вклад в дело революции. И не исключено, батенька, что пошитые вами брюки да пиджак будут когда-нибудь храниться в Музее Революции, хе-хе ^[39]. Ну как, Зелик, беретесь?

Зелик неожиданно для себя согласился. Работа началась. Зелику на 6 дней сняли комнату неподалеку, в соседнем доме. Надежда Константиновна выдала «Зингера» с массой напутствий. Еще не понимала, что советы-то дает профессионалу, который не одну сотню мундиров, тужурок, кителей и гимнастерок уже успел изготовить.

Работа началась. Начались и дискуссии. Нет, не о революции. Или меньшевиках. Или каутскианцах.

Споры начались о костюме. Почти сразу. С пиджаком вроде обошлось быстро. Поправили плечи — пошире, и рукава — подлиннее, да и все, пожалуй.

А вот брюки заставили Зелика понервничать. Началось с длины. Первая примерка — брюки Ильич посчитал длинными.

— Что это я, батенька, буду как Мартов.

Вторая примерка.

— Ну, коротковаты. Как у Плеханова. И с манжетами не делайте.

Манжеты пусть ренегат Каутский носит. А мы простенько, по рабоче-крестьянскому, хе-хе.

Пришлось повозиться с гульфиком ^[40]. То он жмет. То сделан справа, в то время, как клиент любит носить «свое имущество» (!) слева. Да и шлевку то распустить, то обузить. Наконец, все вроде было исправлено по желанию заказчика.

Зелик принес пакет. Материал — английский, твидовый. Пуговицы Зелик достал французские, но Ильич одобрил.

Примеряя все в последний раз, сказал Зелику — спасибо — и предупредил, придет поздно, идет в библиотеку. Пишет статью против оппортунистов. Всех мастей. От Мартова до Плеханова.

Ленин уже взялся за дверную ручку, когда Зелик набрался храбрости и попросил посмотреть счет по костюму. В счет Зелик включил материал, подкладки, фурнитуру. Конечно, свою работу в счет не включил. Для руководителя пролетариата можно и бесплатно.

Но далее произошла сцена в духе «Вильяма нашего, Шекспира». Владимир Ильич дверь оставил, счет изучил внимательно и недоумевающе поднял плечи. Все его лицо и фигура в новом костюме выражали полное недоумение.

— Что это, Залман Нахумович, как это понимать. Вы что, считаете, что деньги партии, партии, которая готовится к классовым боям не на жизнь, а на смерть, так вот, что эти деньги мы с вами (он так и подчеркнул — «мы с вами») можем тратить на какие-то пиджачки, застежки, гульфики — ширинки? Вы так думаете?! А у меня иных денег, кроме партийных, нет. Нет, нет, и не предвидится. Каждая копейка — только на борьбу. Поэтому я этот вопрос с вами и обсуждать не собираюсь. Мы, голубчик, не в местечке где-нибудь под Житомиром. Надя, заверни товарищу его товар. — С этими словами Владимир Ильич вышел. Громыхнула дверь.

Зелик был в полном недоумении, ибо Ильич ушел-то в новом костюме.

А Наденька, Надежда Константиновна, стала судорожно заворачивать в газету «Искра» старые рваные брюки и пиджак Ленина.

В общем, конечно, Зелик ничего не взял и с отвратительным настроением садился в 3-й класс поезда Цюрих — Берлин.

Он никогда, конечно не был в публичных домах, но сейчас, в вагоне, неожиданно представил себе, что чувствует падшая женщина, которой воспользовались, но не заплатили.

Поезд шел в Берлин.

Поезд неотвратимо шел в Берлин, окутывая дымом вагоны, кусты и деревья вдоль насыпи, ныряя в тоннели Альп и радостно вылетая из тоннелей в яркое солнце.