Как-то лошадь входит в бар  - читать онлайн книгу. Автор: Давид Гроссман cтр.№ 20

Он мелет слова. Отвлекает наше внимание, а тем временем обдумывает мелькнувшую у него сложную идею, планирует следующий шаг.

– Но вот вы тем не менее пришли, и этот ваш благородный жест – все вы массово явились отпраздновать со мной – привел меня к спонтанному решению: преподнести вам этим вечером маленький сувенир, что-то от всего сердца. Вот такой я парень. Щедрость – мое второе имя, «Дов Натания ^[65] Гринштейн» – так будет написано на моем памятнике. А немного ниже: «ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕН ВЕЛИКИЙ ПОТЕНЦИАЛ», а еще ниже: «СУБАРУ— 98 ТЕМ, КТО РЕШАЕТ БЫСТРО». Но между нами, братья мои, что́ я могу дать вам из того, чем сам обладаю? Деньги? Как мы уже выяснили, их у меня нет. Ни медного гроша, чтобы прикрыть задницу, да и с задницей у меня трудности. А еще у меня есть пятеро детей, но ни одного из них у меня нет, и самое большое достижение моей жизни в том, что я преуспел в создании для себя большой, спаянной семьи, но вся она – против меня. Короче, Нетания, вы это уже поняли, ничегошеньки у меня нет. Но тем не менее я собираюсь дать вам что-то, чего я никогда еще никому не давал. Нечто чистое, как стеклышко. История из жизни. Да, это самые лучшие истории. Хочу рассказать, очень хочу… что случилось, шестой столик? Чего ты паникуешь, мужик? Это только история, тебе даже не придется напрягать мозговые придатки, ты даже не почувствуешь, что они у тебя есть. Все только слова. Ветер и перезвон колокольчиков. В одно ухо входит, в другое – выходит.

И он снова на меня смотрит. Его глаза сверлят меня с настойчивостью и мольбой.

– Я хочу, чтобы ты меня увидел, – сказал он во время нашей ночной телефонной беседы, после того как я уже искренне извинился перед ним за нападки. – Ты должен только сидеть там полтора часа, максимум – два, все зависит от того, как сложится вечер. Организуем тебе боковой столик, чтобы никто тебя не беспокоил. Напитки, еда, если захочешь – закажем такси, все за мой счет, и я еще заплачу тебе за работу столько, сколько скажешь.

– Минутку, я еще не понял, что это за работа.

– Я же тебе сказал. Если захочешь, ты можешь записывать меня на магнитофон, фотографировать на телефон, мне это не мешает. Главное, чтобы ты меня увидел.

– А что будет потом?

– Потом, если тебе захочется, позвони и расскажи, что́ ты видел.

– Скажи, – спросил я, – зачем тебе все это?

Он думал, возможно, целых секунд тридцать.

– Ни для чего. Для себя. Не знаю. Послушай, я знаю, свалился на тебя как гром среди ясного неба, но вдруг я почувствовал: вот оно. Пришло его время.

– Позволь мне понять, – рассмеялся я, – ты хочешь, чтобы я высказал свои критические замечания по поводу твоего представления? Или просто хочешь знать, как ты выглядишь? И для того, и для другого я не самая подходящая кандидатура.

– Нет, конечно же, нет… С чего ты взял?

Он ухмыльнулся:

– Поверь мне, что я отлично знаю, как я выгляжу.

Он глубоко вздохнул и быстро выпалил, словно перед этим долго репетировал текст:

– Я хотел бы услышать, если ты согласишься, услышать от такого человека, как ты, Авишай, от того, кто обучен этому… Я имею в виду того, кто всю свою жизнь наблюдает за людьми, за секунду постигая их сущность, от самых корней их…

– Эй, эй, – перебил я, – ты немного увлекся.

– Нет, нет, я не просто так появился… Я знаю, что говорю. По газетам я следил за твоими судебными процессами. Пресса цитировала и вынесенные тобой вердикты, и то, что ты говорил об обвиняемых, об адвокатах. И каждое твое слово – что нож острый. Однако в последнее время ты как-то исчез из моего поля зрения, но я помню, у тебя было несколько громких дел, что вся страна… И поверь мне, Авишай, ваша честь, даже не знаю, как тебя называть, но у меня в таких делах глаз наметан. Иногда это было почти как читать книгу.

Его наивность меня забавляла. Возможно, даже более того. Я думал о тех приговорах, которые написал, шлифуя и оттачивая каждую фразу, время от времени включая в них – разумеется, с соблюдением пропорций и без всякого высокомерия – яркие метафоры и цитаты из стихотворений Фернандо Пессоа ^[66], Константиноса Кавафиса ^[67] или Натана Заха ^[68], а порой и емкий поэтический образ, придуманный мной самим. Внезапно я преисполнился гордостью за них, за мои написанные вердикты, за скромные, увы, позабытые мои творения.

И вдруг промелькнула картина: примерно пять лет назад Тамара сидит на стуле в кухне, поджав под себя одну ногу, рядом с ней на столе чашка – с горячей водой и мятой, остро отточенный карандаш барабанит по зубам, и этот звук сводит меня с ума, а она проходится по моим страничкам «частым гребешком от вшей для сентиментальных прилагательных, чересчур резких образов и прочих излишеств, которым подвержена ваша честь» (сам я в гостиной хожу из угла в угол, жду приговора).

– Значит, это все, чего ты от меня хочешь?

Я рассмеялся. Мне требовался глубокий вздох.

– Тебе нужен частный приговор? Скромная приватизация судебной системы? Судья является на дом с частным визитом? Совсем неплохо…

– Приговор? – Он поразился. – Почему приговор?

– Ах, нет? Я думал, что ты, возможно, хочешь что-то мне рассказать, чтобы я мог…

– Но с чего вдруг «приговор»?

Из телефонной трубки до меня долетел холодный, резкий ветер. Он проглотил слюну:

– Только приди на мое представление, посмотри на меня немного, а потом скажи мне – без всякой жалости, это самое важное – две-три фразы, как ты умеешь, не зря ведь я тебя выбрал…

И он снова ухмыльнулся, но в голосе я уже услышал неуверенность.

Я совершенно не сомневался, что это еще не все. Что-то за всем этим здесь прячется, возможно, даже и от него самого. Я задавал еще вопросы, пытался зайти и с той стороны, и с этой, заостряя и оттачивая до предела своих возможностей, но ничего не помогало. Он никак не мог ясно и понятно объяснить свои намерения, кроме смутного стремления, чтобы я «его увидел». Наша беседа пошла по второму кругу. Я чувствовал, что с каждой минутой рушится его наивная ребяческая надежда, будто между нами не было сорока с лишним лет полного разрыва.