Тайная мать - читать онлайн книгу. Автор: Шалини Боланд cтр.№ 26

– Я вас знаю? – спрашиваю, отворачиваясь. Чтобы оценить свои шансы догнать ту, другую женщину. Но ее опять нигде не видно – теперь я ее точно не догоню.

– Вы ведь Тесса, не так ли? – спрашивает голубоглазая незнакомка.

– Из какой вы газеты? – отвечаю я вопросом на вопрос, понуро опустив плечи.

– Я не журналистка, – говорит она. – Мое имя Элеонора Тредуорт.

– Кто, простите? – И тут до меня доходит.

Я меряю ее взглядом с головы до ног, отмечаю безупречный цвет лица, новенькие, с иголочки, дизайнерские сапожки, джинсы и темно-синий пуховик, в котором любая другая женщина выглядела бы как куль с картошкой, а эта в нем как кукла, стильная и нарядная. И наконец, я отмечаю, как ее рука лежит поверх живота на куртке.

Это же Элли. Скоттова Элли.

И рядом с ней я, одета как бомжиха, воняю псиной, несусь по проходу супермаркета, расталкивая людей направо и налево, как бешеная… Я даже не знаю, о чем мне с ней говорить. С этой женщиной, которая украла у меня последний шанс на счастье с мужчиной, которого я люблю… или любила?

– Вы как? – спрашивает она. Голосок у нее высокий и тонкий, как у девочки. Жеманный. – Просто у вас такой вид, будто…

– Что вам от меня нужно? – спрашиваю я и добавляю про себя: «Кроме моего мужа».

– Послушайте, я даже не думала затевать с вами этот разговор, но раз уж мы столкнулись вот так, в супермаркете, то я даже рада. Потому что… Видите ли, Тесса, я, конечно, знаю, что вы пережили немало горького, но дело в том, вы должны понять… Вся эта история о вас и о Гарри, которую сейчас крутят на телевидении, очень утомляет Скотта.

– Как вы узнали имя Гарри? – резко перебиваю я Элли, зная, что пресса еще не добралась до этой информации.

У нее розовеют щеки.

– Скотт мне сказал.

Я всматриваюсь в ее лицо, пытаясь угадать, врет она или нет. Но Элли продолжает говорить:

– Так вот, как я уже сказала, повышенное внимание со стороны прессы плохо сказывается на Скотте. Он не спит, его снедает беспокойство. И, как вы знаете, я беременна. Мне необходимо сохранять спокойствие ради ребенка.

Я смотрю на эту дамочку с лицом херувима и не знаю, как реагировать на ее бесчувственность: то ли посмеяться, то ли пихнуть ее в витрину-холодильник у нее за спиной. И разумеется, не делаю ни того ни другого.

Мое молчание она воспринимает как одобрение и тарахтит дальше:

– И то, что вы звоните ему в любое время дня и ночи, никому не поможет. В том числе и вам. Это эгоистично, вы разве не понимаете? Послушайте, Тесса, вам надо отпустить прошлое, позволить Скотту жить его жизнью и продолжать свою. – На лице Тредуорт написано выражение наигранного сочувствия – типа она понимает, каково мне. Хотя что она там может понимать – судя по ее виду, ей лет двенадцать, не больше.

– Сколько вам лет? – спрашиваю.

Рука Элли все еще лежит на моем рукаве, и я стряхиваю ее прочь.

– Прошу прощения? – отзывается она.

– Да всё вы поняли. Я про возраст – сколько вам лет?

– Двадцать шесть, только я не понимаю, какое это имеет отношение…

Значит, она на десять лет моложе меня. И эта сопливка, которая вчера только из детского сада вышла, еще смеет давать мне советы, как мне жить мою жизнь! С этого момента я перестаю доверять себе. Если открою сейчас рот, то такое ляпну или сделаю… Пузырьки еле сдерживаемой ярости поднимаются на поверхность моего «я», но мне не с руки именно сейчас попасть в тюрьму за антиобщественное поведение, так что я сдерживаюсь и лишь смотрю на нее.

Молчание повисает между нами, как грозовая туча. Элли прикусывает губу, уверенность ей явно изменяет. Уже хорошо. С ее губ стекает ручеек слов, но я уже не слышу. И не реагирую. Она снова кладет руку мне на рукав, так же снисходительно, как и в первый раз. Я опять ее стряхиваю. Потом поворачиваюсь к ней спиной. Возвращаюсь туда, где все еще стоит на полу моя корзина, беру ее и иду к кассе. Я не оборачиваюсь и не знаю, что она там делает; надеюсь только, что она не вздумает меня догонять. Если все же вздумает, то за последствия я не отвечаю.

Не помню ни как я выстояла очередь в кассу, ни как рассчиталась за покупки, ни как добралась с ними до дома. Голова все еще полна Элли и ее снисходительными словами. Неужели Скотт в самом деле сообщил ей имя Гарри? Она как-то занервничала, когда я спросила ее, откуда она его узнала. Но больше всего меня бесит то, что эта пигалица считает, будто имеет право указывать мне, как реагировать и что чувствовать. Да, у нас со Скоттом все кончено, но как она смеет читать мне мораль?

Возле дома я бурей проношусь сквозь молнии фотовспышек, щелчки затворов и крики моего записного приветственного комитета. Я так зла, что почти не вижу и не слышу ничего вокруг. Протопав по дорожке, открываю дверь и щелкаю выключателем в прихожей. Достало меня уже красться по собственному дому, сидеть, притаившись, в темноте… Вношу в кухню покупки и начинаю с грохотом распихивать их по полкам шкафов и холодильника, не думая о том, что куда кладу. Из ящика со столовыми приборами беру большой нож и проделываю им дырки в упаковке с арабьятой, прежде чем поставить ее в микроволновку. Пока она греется, я сую в рот сразу половину шоколадного эклера. Ну и что, что я ем сладкое перед основным блюдом – после такой паршивой недели, какая у меня выдалась, я чувствую, что имею право есть что угодно и в каком угодно порядке.

Липкая шоколадная глазурь и сливочный крем имеют божественный вкус, так что я сажусь за стол, нарезаю на кусочки вторую половинку эклера и отправляю их в рот раньше, чем успеваю прожевать и проглотить первую. Но несмотря на то, что я вовсю наслаждаюсь кондитерским изделием, мое тело по-прежнему напряжено от злости. Я упираюсь лбом в стол и издаю крик ярости. Да, Элли, конечно, высокомерная корова, но она такая хорошенькая! Безупречная внешность. Неудивительно, что Скотт на нее запал. А еще у нее будет ребенок. Его ребенок – сводный братик или сестренка наших умерших близнецов… Отрываю голову от стола и еще раз ударяюсь в его крышку лбом – бац! Еще… и еще. Не так сильно, чтобы нанести себе реальный вред, но достаточно громко и убедительно, чтобы выгнать из тела ярость.

Потом поворачиваю голову набок и, прижимаясь к столу щекой, продолжаю жевать эклер, одновременно давясь слезами. Да, видел бы меня сейчас кто-нибудь из моих знакомых! Точно вызвал бы мне бригаду санитаров, чтобы увезли меня в психушку. Я издаю последний гневный вопль, после чего кладу обе ладони на стол, отталкиваюсь от него и усилием воли заставляю себя сесть прямо.

Звякает микроволновка. Я наливаю себе стакан воды, перекидываю арабьяту из упаковки в тарелку и вытаскиваю из ящика вилку. Можно продолжать сидеть здесь, тлея от сдерживаемого гнева, а можно попытаться отвлечь себя от мыслей о ней. Я решаю пойти включить телевизор – но, конечно, не новости.

Захожу в гостиную и включаю там боковой свет. Мне казалось, что я уже наплевала на людей с фотоаппаратами за моим окном, но мысль о том, что в жалюзи есть просветы, в которые вполне может заглянуть длиннофокусный объектив, заставляет меня погасить его снова. В полупотемках, злая на себя и на весь мир, пристраиваю тарелку с макаронами и стакан с водой на подлокотник дивана, беру пульт и включаю телек.