— Но тебе не нравится покоряться! — отметил Йоро.
— А ты решил поиграть в дьявола-искусителя?
— А ты в мученика? — парировал оборотень.
Они двигались в длинном потоке Невского проспекта, и люди
обходили их стороной и оборачивались вслед, провожая глазами. Странную картину
являла собой эта парочка — высокий златовласый молодой человек в черном и
огромный волк, без ошейника и намордника.
— Я не понимаю цели нашей беседы, — наконец заключил
Лайонел.
— Нет никакой цели, не воображай! Цели — они не для тех, кто
бежит с корабля вслед за крысами. Где цели, там сражения и либо победа, либо
поражение. А крысы не сражаются, они бегут-бегут, не живут, а выживают. Так
что, мы просто болтаем, как старые приятели, бесцельно!
— Господи, если бы в тот день, когда поймал тебя в Сенегале,
я знал, что ты собираешься заменить мне обоих родителей и проповедника
одновременно, то бежал бы от тебя с Африки до Петербурга не останавливаясь. —
Белоснежные зубы сверкнули в улыбке. — С крысой меня еще никто не сравнивал,
благодарю. Долго готовил речь? Или у тебя врожденный дар оратора-импровизатора?
Оборотень посмотрел на него пронизывающим взглядом теплых
карих глаз.
— Глядя вслед уходящей любви, труднее всего в отчаянии не
поселить в своем сердце ненависть.
— И как я об этом не подумал, — продолжал глумиться Лайонел.
Тем временем они добрались до Зеленого моста через Мойку и
пошли по набережной канала. Когда же миновали Дворцовую площадь, залитую
солнцем и пестреющую туристами, Лайонел тяжело вздохнул и неожиданно спросил:
— Ты собрал картину-пазл, которую я оставил?
— Мы с Кирой собрали, но Катя... — Он запнулся. — Она сожгла
ее по возращении домой.
Молодой человек коротко кивнул.
— Что на ней было изображено?
— Разве ты не знаешь? — изумился оборотень.
— Конечно, нет! Купил ее у слепой Даримы — она немая
художница-предсказательница. — Лайонел криво усмехнулся. — Я ходил к ней перед
Тартарусом, у нее очень сильный дар предвидения.
— О чем ты ее спросил?
— Попросил показать мне силу моей любви.
Йоро оскалился.
— Ну что ж, предсказательница показала. Твоя любовь
нарисована в объятиях Вильяма. И судя по выражению лиц, оба счастливы! —
Оборотень остановился. Справа от них была Исаакиевская площадь с конным
памятником Николаю I и собором, слева Синий мост.
Лайонелу тоже пришлось остановиться. Он догадывался, что их
прогулка подошла к концу, но даже не мог себе признаться, какое удовольствие
для него было увидеть Йоро. Несмотря на все его слова, молодой человек знал —
он не безразличен этому оборотню, и тот искреннее хочет помочь. Вот только
помочь ему сейчас не мог никто, пожалуй, даже сам Господь Бог.
— Надеюсь, ты найдешь в конце концов счастье и уже не
отпустишь его по-глупому, — с горечью произнес волк.
Лайонел пожал плечами.
— Для меня счастье представляется отныне в виде небесного
моста, который опустится для нас в День Искупления. Знаешь, более чем за
четыреста лет я чертовски устал.
Йоро ничего не возразил, попрощался и побежал в обратную
сторону.
А Лайонел продолжил свой путь вдоль Мойки. Зимой по этой
самой дороге он скакал на лошади вместе с Катей. Близость ее теплого тела
волновала его, сладкий запах крови дразнил, но вся она — от макушки до пят,
вызывала в нем раздражение и злость. Уже тогда — запретная для него девушка,
возлюбленная брата, она каким-то невообразимым образом заставила его думать о
себе, яростно желать себя.
Он вспомнил несколько ничтожных дней, проведенных вместе с
ней. Вспомнил, как обремененный новостью о послании из Тартаруса избегал
девушку, даже когда она обивала порог его кабинета, ходила по пятам, заглядывая
в глаза, просила побыть с ней. Тогда он еще верил: вечность для них, и они еще
успеют надоесть друг другу. А теперь бесконечно жалел, что хотя бы не попытался
пресытиться этой невообразимой девчонкой. Сейчас бы он смог проще переключиться
на что-то другое, может, и забыть...
Лайонел перешел дорогу и, оказавшись на другой стороне
Поцелуева моста, медленно обернулся. Взгляд его ледяных глаз скользнул по
перилам туда, обратно и, не обнаружив замка в виде блестящего сердца, — застыл.
От мысли, вдруг пришедшей в голову, молодой человек резко
отвернулся и быстро зашагал вдоль каменных парапетов, точно за ним гнались.
В каком-то смысле так и было. Он убегал от самого себя — от
эгоиста, который привык получать все по первому же требованию. И для того не
существовало сейчас ничего более желанного, чем девушка с огненными волосами —
та единственная в этом мире, которая была недоступна ему.
Запрет — это то, перед чем он никогда не мог устоять.
Гонимый страхом поддаться искушению, Лайонел покинул город и вернулся в
Мраморный дворец, конфискованный у Павла Холодного, ныне пребывающего в тюрьме
по обвинению в заговоре.
В огромном белом саду среди множества прекрасных скульптур
на скамейке сидела Сарах, расчесывая длинные черные волосы.
Девушка, одетая в легкий прозрачный наряд из воздушной
розовой органзы, поднялась навстречу.
Лайонел поприветствовал ее и уже собирался пройти мимо,
когда она ухватила его за руку и умоляюще заглянула в глаза.
— Что еще? — снизошел он.
— Приходили посланцы моего отца, — промолвила красавица,
печально опустив желтые глаза.
Иной раз ее застенчивость и покорность — полный антипод
Катиной строптивости и упрямству, раздражали его так, что хотелось схватить дочку
Создателя за волосы и тряхнуть как следует. Он терпеть не мог, когда кто-то
едва мямлил.
— Дальше, — не вытерпев, поторопил он.
— Батюшка требует, чтобы вы покинули Петербург, — прошептала
Сарах, сжавшись под его взглядом, как будто ждала удара за свою весть.
— Значит, стервятники Цимаон Ницхи шныряют по моему городу!
— процедил сквозь зубы Лайонел. И увидев, как девчонка испуганно заморгала,
только тут вспомнил, что Петербург больше не его город. Напоминание об этом
разозлило его пуще прежнего.
— Передай своему отцу: я буду делать, что посчитаю нужным! —
рявкнул он и указал на выход из сада. — Передай слово в слово!
Сарах обессиленно опустилась на скамейку и обхватила себя руками.
Так она посидела пару секунд, потом осмелилась поднять на него влажные глаза и
впервые с их знакомства очень твердо произнесла:
— Я никогда не передам этих слов. Можете поколотить меня,
но...
Лайонел неприлично фыркнул.
— Как-нибудь, непременно!
Послышалось хлопанье крыльев, и на плечи ему опустились
летучие мыши — Нев тихонько, едва ощутимо, а Орми плюхнулась со всего маха да
еще вцепилась когтями. За это Лайонел спихнул с плеча свою любимицу, сердито
отчитав: