– Как будто мы… – Она судорожно перевела дух. – На озере.
– Тебе нравится быть на озере?
Глаза девушки открылись, она улыбнулась так, что у меня защемило сердце.
– Да… Особенно летом. – Я кивнул. – В… лодке.
Я сжал ее руку:
– Когда тебе станет лучше, мы покатаемся на лодке.
Она улыбнулась еще шире:
– Да.
Ее глаза закрылись, и она заснула под мою музыку. Я сидел рядом, пока не стемнело. Бонни так и не проснулась, и в конце концов я поцеловал ее в щеку и проговорив: «Скоро вернусь», встал с кровати и вышел за дверь.
В коридоре стояла мама Бонни. При виде меня она улыбнулась.
– Это так прекрасно, Кромвель. Я о мелодии, которую ты играл для Бонни.
Я провел ладонью по затылку.
– Спасибо.
Спрашивать не хотелось, я боялся услышать страшные новости, но все же спросил:
– Сколько у нас времени?
Миссис Фаррадей заглянула в комнату и посмотрела на спящую дочь. Мелодия все еще доносилась из динамика телефона.
– Я только что говорила с Кларой. Она полагает, что через несколько недель, самое большее через месяц, Бонни придется перевезти в больницу. – В глазах женщины блеснули слезы. – После этого…
Она не договорила, но я и так ее понял: потом времени у нас останется ровно столько, сколько протянет слабое сердце Бонни.
– Донор найдется, – сказал я.
Миссис Фаррадей кивнула.
– Донор найдется.
Я сел в машину и поехал домой, но вскоре обнаружил, что направляюсь не к территории кампуса, а к поляне, которую показал мне Истон. В последнее время я часто туда приезжал. Временами ко мне присоединялся брат Бонни. Остановив машину, я вышел, сел на траву и стал смотреть на озеро. Давешний гребец снова был тут, монотонно работал веслом. Похоже, он, как и я, не спит ночами, нагружает себя физическими упражнениями, чтобы изгнать своих внутренних демонов. Справа от меня, у причала, качалась на волнах маленькая лодка. «Как будто мы на озере».
Какое-то время я смотрел то на луну, то на ее отражение в водной глади, а потом сделал то, чего никак от себя не ожидал: начал молиться. Я молился Богу, хотя до сих пор ни разу к Нему не обращался, потому что верил: именно Он привел ко мне Бонни. Вряд ли наша встреча случайна. Неужели я потеряю Бонни после того, как она помогла мне вновь обрести любовь к музыке? Разве она может покинуть меня, после того как забрала мое сердце? Она не может уйти.
Я сидел и смотрел на одинокого гребца, пока тот не скрылся из виду. Тогда я встал и поехал в общежитие. Там царила сонная тишина. В нашей комнате было темно. Я щелкнул выключателем и тут же замер, оглушенный, точно пощечиной, резким запахом краски.
Все стены были заляпаны черными и серыми кляксами, плакаты Истона валялись на его кровати, изорванные на куски. Я неуверенно сделал несколько шагов в глубь комнаты. Какого дьявола здесь случилось?
А потом я увидел пару ног, торчащих из-за шкафа. Я подошел ближе, и в груди у меня будто взорвалось солнце.
Затем я заметил кровь.
Я быстро обошел шкаф, и из моих легких словно разом выбили весь воздух, кровь бросилась мне в лицо. Истон сидел на полу, привалившись спиной к стене, из порезов на запястьях текла кровь.
– Дерьмо!
Я бросился к нему и зажал пальцами перерезанные вены. Руки сразу же покрылись теплой красной кровью. Я оглядел комнату, не зная, что делать, потом кинулся к своей кровати, сдернул с нее простыню, разорвал на несколько широких полос и обмотал ими запястья Истона. Потом кое-как вытащил из кармана мобильный и набрал 911.
– Алло, «Скорая», – торопливо проговорил я, паникуя. – Мой друг только что перерезал себе вены.
– Он дышит? – спросили в трубке.
Истон еще был в сознании, его грудь поднималась и опадала, но глаза закатились. Я прижал пальцы к его шее.
– У него слабый пульс.
Продиктовав диспетчеру наш адрес, я нажал «отбой», потом одной рукой сгреб Истона в охапку, а другой схватил его за запястья и поднял повыше.
– Истон, какого черта? – прошептал я. От отчаяния голос у меня хрипел. Снаружи завыла сирена «Скорой», и тут друг потерял сознание.
В комнату вбежали медики, и Истона у меня забрали. Я встал. Мне казалось, будто душа отделилась от тела, и я словно бы со стороны наблюдал, как Истона укладывают на каталку и вывозят из комнаты. Не раздумывая, я побежал следом, запрыгнул в «Скорую» и всю дорогу смотрел, как медики пытаются спасти жизнь моему другу. Когда мы добрались до больницы, Истона увезли в реанимацию, куда мне доступ был закрыт, поэтому я остался в коридоре, и все окружающие таращились на меня.
Дрожали руки: посмотрев вниз, я понял, что весь в крови. Я повернулся и побрел обратно, на свежий воздух. Руки все еще тряслись, а когда я достал из кармана телефон, выбрал из списка имя миссис Фаррадей и нажал кнопку вызова, дрожь усилилась.
– Кромвель? – прозвучал в трубке ее удивленный голос. Наверное, я ее разбудил, как-никак уже глубокая ночь.
– Истон, – проговорил я мгновенно осипшим голосом. Миссис Фаррадей молчала. – Он в больнице. – Я зажмурился. – Не знаю, выкарабкается ли он. Было столько крови…
Я не представлял, что еще сказать. К тому времени как Истона привезли в больницу, он уже был бледен как полотно. Вдруг он не очнется.
– Мы уже едем, – торопливо сказала миссис Фаррадей, и я отчетливо слышал панику в каждом ее слове. Потом связь прервалась.
Я побрел обратно в приемный покой. Не помню, что я там делал и что происходило вокруг, а потом дверь распахнулась и вбежала миссис Фаррадей. Она бросилась было к стойке дежурной, потом заметила меня. Я встал. Прямо сейчас я онемел, но отлично знал, что за этим последует: на меня обрушится шквал эмоций, такой сильный, что я не смогу дышать.
Миссис Фаррадей схватила меня за руки, ее широко открытые глаза покраснели.
– Кромвель, где он?
Я сглотнул и посмотрел на закрытые двери.
– Его увезли туда.
Проследив за ее взглядом, я понял, что женщина смотрит на мои окровавленные руки.
– Он перерезал себе вены, – проговорил я срывающимся голосом. – Я нашел его в нашей комнате. Он использовал нож.
Раздался сдавленный всхлип. Подняв голову, я увидел, что за спиной миссис Фаррадей стоит мистер Фаррадей и… рядом с ним в кресле-каталке сидит Бонни с кислородной маской на лице. В руках она держала капельницу. Сердце отчаянно стало колотиться у меня в груди, и мое оцепенение улетучилось – хватило одного взгляда на лицо девушки. По ее щекам градом текли слезы, карие глаза широко открыты, так что казались просто огромными для такого маленького лица. Тонкие руки дрожали.