Золото Хравна - читать онлайн книгу. Автор: Мария Пастернак cтр.№ 72

— Это похоже на то, что я видела, — сказала Вильгельмина.

— Где это ты видела? — удивился Гамли.

— Не важно, — отвечала Вильгельмина. — Но поверьте мне, не надо идти мимо Фискевера.

Гамли развел руками.

— А другой дороги к башням нет. Разве что через лес. Но там теперь все занесло.

— Все равно, — попросила Вильгельмина. — Пожалуйста. Пойдемте через лес.

— Слово хёвдинга, конечно, закон, — с сомнением проговорил Гамли. — Но до первой башни мы тогда доберемся уже в темноте.

— Она права. Если Стюрмир ждет нас на берегу, лучше нам идти лесом, — сказал Торлейв. — К тому же в темноте мы подойдем к башне незаметно, это будет нам на руку.

— Ладно. — Гамли пожал плечами. — Рискнем. Вон за теми скалами можно будет свернуть на лесную тропу. Но надо быть настороже: в наших местах немало волков.

Они оставили позади последнюю усадьбу и свернули к лесу. Едва заметная под снегом охотничья лыжня шла в гору, петляла меж валунов, меж серых скал. Вспугнутая лыжниками стая ворон поднялась в воздух, вороньи крики еще долго разносились в небе. Вскоре поплыл над лесом и полями другой звук, дальний и гулкий, — то был церковный колокол. Под его звон они вступили в лес. Торлейв остановился, повернулся в сторону церкви и осенил себя широким крестом, Вильгельмина сделала так же.

Приближалось Рождество. Раньше в последнее воскресенье перед ним они зажигали четвертую свечу и шли на службу в церковь Святого Халварда. За неделю до Рождества Оддню теряла покой, и не было от нее житья ни Вильгельмине, ни Кальву, ни Фриде, которая приходила помочь по хозяйству. С самого утра они принимались чистить, мыть, убирать. Кухонная печь гудела без устали, дом пропитывался запахами печений, пирогов и пряников, колбас, копченой грудинки и пива. Приходил Торлейв с охапкой можжевеловых веток. На поставце в гостевой горнице сооружался Вертеп. Торлейв приносил с чердака стабура сундучок, в котором с прошлого года ждали расписные фигурки: Мария в красном платье; Иосиф в синем — красивый и толстый, похожий немного на отца Магнуса; белый Ангел с золотым нимбом. Были там и волхвы — Торлейв позолотил подолы их одеяний, — и пастухи, напоминавшие Вильгельмине смолокуров с дальних выселок. Были красный вол и синий осел, лошадь, две белые овцы и черный козленок, собака и кот. Вильгельмина выстилала Ясли мягким мхом, чтобы Младенец не замерз, но они оставались пустыми до того самого дня, как колокола Святого Халварда не начинали веселый перезвон, и сердце трепетало от предчувствия чуда, что должно свершиться в эту ночь.

И была служба в церкви, прекраснее которой ничего нет и быть не может. По окончании мессы они возвращались в свой чисто вымытый, точно обновленный вместе со всем миром дом. Уже в сенях пахло свечным воском и можжевельником, и в горнице ждал их накрытый стол. Вильгельмина же скорее — пока никто не разулся, не скинул плаща, не вошел в горницу — бежала к себе: там за крестом, завернутый в льняную тряпицу, лежал Младенец. Он был совсем мал, не больше мышонка. Вильгельминино сердце таяло от великой нежности к нему. Она целовала его крохотное деревянное личико и, замирая от счастья, несла и укладывала в Ясли, на мягкий зеленый мох. Вол, осел и барашки немедленно подходили и дивились: «О, что же это такое? Что видим мы в своей кормушке?» «Это Христос, Спаситель мира, родился от Девы в эту волшебную ночь!» — отвечал им Ангел.

Они шли через частый ельник: деревья здесь цеплялись корнями за скалистые склоны. Корни изгибались, сплетались друг с другом, точно змеи. Тропа то взбиралась вверх, то спускалась вниз. Путь то и дело преграждали стволы упавших деревьев, ноги по колено тонули в снегу.

— Летом тут полно малины, и мальчишкой я подолгу торчал среди этих скал, — сказал Гамли. — Наверное, здесь нет ни одной, на которую я бы тогда не вскарабкался. Кроме Тролличьего кряжа — но на него невозможно подняться. Ястребы вьют там гнездо, и мы мечтали разорить их жилище, чтобы они не таскали наших цыплят, — да только заканчивалось это драными локтями и коленками. Тронд Тигги как-то чуть не свернул себе шею. Но мы всё пытались добраться до ястребов, пока однажды из-за камня не вышла к нам лесная хюльдра и не потребовала оставить птиц в покое.

— Хюльдра? — изумилась Вильгельмина.

— Ты удивлена? Ты считаешь, что в таком лесу не могут водиться хюльдры?

— Нет, отчего же! По-моему, они должны просто обожать вот такие скалы и корни. Здесь страшно и таинственно. Наверное, летом даже страшнее, чем зимою, потому что нет снега, который делает лес таким прозрачным.

Гамли кивнул.

— Так и есть. И все валуны, и камни, и коряги покрыты белым лишайником. И мхом — бурым, зеленым и красным. Здесь удивительно красиво летом. А малина огромная и сладкая. И, если хочешь знать, в нашем детстве этот лес так и звали: Хюльдрин лес, — потому что хюльдра здесь часто являлась людям. Теперь-то ее видят всё реже, хотя ночами еще можно слышать печальную песню, что поет она у себя под горой. Думаю, это всё колокола на церкви Святой Сюннивы. Это они ее пугают. Их повесили лет тридцать тому назад — как раз перед тем, как отец отослал меня к господину Торкелю, отцу Никуласа.

— Так ты и правда ее видел? — спросила Вильгельмина.

— Конечно! Не знаю, стоит ли рассказывать об этом, когда у нас впереди такой долгий путь по лесу. Мало ли кто еще сидит под этими камнями и слушает наши речи! И неизвестно чем это может обернуться для нас с наступлением темноты.

— Это да. — Торлейв усмехнулся. — Но все они бегут прочь от звона колоколов Святой Сюннивы. Что до меня, так, если Вильгельмина не очень боится, ты можешь порадовать ее своими байками про хюльдру.

— Во-первых, я ничего не боюсь! — сказала Вильгельмина и тут же прикусила губу. — Ну, почти ничего, — поправилась она. — Хюльдры уж точно. Расскажи, Гамли!

— Вон за той скалой это было, — начал Гамли. — Мы сейчас к ней приблизимся. Летом плющ и вьюнок увивают ее основание, а на ее вершине растут такие синие цветы, которые в наших краях зовут «глаза хюльдры».

Она вышла из зарослей плюща, точно отделилась от скалы. Нас было двое — я и Скаффти. В те времена мне было лет десять, а ему, наверное, семь. Помню, как мы уставились на нее. Такой прекрасной девушки в нашей округе не было. Поначалу мы подумали, что нам просто почудилось. Или какая-то прекрасная дама из города прогуливается по нашим диким местам. Но вышла-то она прямо из скалы! И ноги ее были босы — как только я это заметил, сразу понял, что никакая она не городская дама. На распущенных ее волосах, серых, как оперение лесных птиц, лежал венок из разных трав, хмеля и тех самых цветов, и глаза ее были синими, как эти цветы. Я сразу понял, кто она. Именно так и описывала ее моя бабушка. Я вежливо поклонился. Бежать от нее было уж поздно, и потом, она же могла с легкостью нас догнать. Она улыбнулась мне и спросила, кто я такой. Я понимал, что она прекрасно знает обо мне всё: разве я не бегал по ее лесу каждый Божий день, набивая рот малиной и земляникой? Я догадался, что она проверяет меня, и не стал ей лгать. Голос ее был как шелест листвы — не очень-то и слышен, — но чем больше прислушиваешься, тем яснее он звучит. Мне понравилось беседовать с ней — она говорила ласково и обходительно и чем-то напомнила мне мою мать: та всегда была кротка и тиха в разговоре, не чета здешним нашим женщинам.