— Ах вот оно что! А благополучие детей тебя не волнует?! — тут же возмутился Жером и пустился в путаные, но агрессивные объяснения, дескать, он ущемлен в своих родительских правах, потому что, в отличие от нее, он, будучи коммерсантом, по субботам работает (у Жерома был магазинчик фотопринадлежностей и рамок), вот почему он хочет видеть своих детей по воскресеньям. К тому же Пэмпренель не может ОДНА заниматься по субботам Алисой, Полем и малышом Ахиллом. Она перегружена. Так что логика, здравый смысл и любовь к детям требуют, чтобы Луиза была с детьми ВСЕ субботы, а он — ВСЕ воскресенья! Выходило, что выходные у Луизы вообще испарялись, а у Жерома вторым выходным все равно оставался понедельник, день, когда он закрывал магазин. Сначала Луиза отступила было перед штормовым напором слов, но потом стойко выдержала ветер и волны, повторяя одну и ту же фразу: по закону одни выходные твои, вторые мои. Поль слышал, как отец назвал маму эгоисткой, сказал, что она «ведет сомнительный образ жизни» и калечит детей. Когда Жером повесил трубку, он встретил взгляд сына и услышал его слова:
— Спаситель никогда так не кричит.
Так что поутру Поль подумал, что в подвале вместе с Жово ему будет гораздо лучше, чем на кресле-кровати в отцовской гостиной.
Алиса смотрела на все на это другими глазами, потому что у нее была своя комната, и она с некоторых пор подружилась с Пэмпренель. У них было три неиссякаемых источника для разговоров. Во-первых, Ютуб.
— Знаешь Нормана?
— Смотришь Сиприена?
[57]
— Отпад.
— Улет.
— А «Игрок на чердаке»?
[58]
— Супер.
— Класс.
И так далее.
Во-вторых, прыщи.
— Паста не помогла.
— Я тебя отведу к своему дерматологу. Она крутая.
В-третьих, ОН, то есть Спаситель Сент-Ив.
— Ну и как там у НЕГО?
Алиса, забыв свою сдержанность, выкладывала все подряд, сдавая мать. Рассказала о Габене на чердаке, о Жово с мешком в подвале, рассказала о несметном количестве хомяков. Сама того не понимая, она снабжала отца боеприпасами, чтобы он потом попрекал Луизу «сомнительным образом жизни».
А Пэмпренель оказалась злопамятной. После последней консультации у Спасителя она сначала успокоилась. Ей понравились его слова: «Шанс есть у каждого, и свой вы заслужили». Но стоило ей отойти чуть подальше от дома на улице Мюрлен, как ей стало очень стыдно из-за того, что ее вычислили, и ее захлестнула новая волна ревности.
Примерно то же самое произошло в прошлый вторник и с мадам Каэн, матерью Самюэля. Она ушла от Спасителя, а в ушах у нее звучали его слова: «Мы неплохо продвинулись, мадам Каэн, будем так держаться». Но вскоре к ней вернулась привычная подозрительность. Этот человек хотел встать между ней и ее сыном. Нет, не этого она от него ждала.
— Самюэль?
Подросток снова сидел один в приемной психолога и на оклик едва приподнялся со стула.
— Я не смогу остаться, — сказал он.
— То есть?
— У меня нет денег на оплату. Мама больше не хочет.
— Проходи, объяси мне всё толком.
Объяснение уместилось в одну-единственную фразу: мадам Каэн не хочет, чтобы Самюэль продолжал психотерапию.
— Она сказала тебе почему?
— Да. Потому что нет никакого толку. Я не меняюсь. Я такое же грубое животное, как мой отец. Вот и все.
— Так-так-так.
Спаситель прекрасно знал, что не имеет права продолжать лечение несовершеннолетнего подростка, даже бесплатно, если кто-то из родителей против. По этой причине он был вынужден «бросить» Марго. Ее отец, месье Карре, пришел к нему лично, чтобы сообщить, что подаст на него в суд, если его дочь еще хоть раз переступит порог его кабинета.
— А ты что думаешь, Самюэль, лечение тебе не помогло?
— Мне помогло, даже очень.
— В чем?
— Я лучше понимаю… ну… как оно всё… — Он замолчал, глядя на свои руки, которые у него постоянно двигались.
— Связь? Цепочку? — подсказывал ему Спаситель.
— Ну да, как получается… что я взрываюсь.
— Ты знаешь, что случилось с твоим отцом?
Отцом? Грубым животным и психопатом, который бил его мать и на которого он так боялся быть похожим? Самюэль покачал головой.
— А что ты вообще о нем знаешь?
— Ничего.
— Совсем? Не знаешь, как его зовут?
— Только имя — Андре… Больше ничего не знаю.
— Ну и фамилию знаешь!
— Андре Вьенер.
— А что он делал? Чем занимался? Какая у него профессия? Ни малейшего представления?
На каждый вопрос Самюэль мотал головой и смотрел все враждебнее.
— Ты никогда не спрашивал о нем у мамы?
— Конечно, спрашивал! Хотя нет…
— Так да или нет?
— Что толку спрашивать, если слышишь одно и то же: он алкоголик, он выродок, он нас бросил… Хотя иногда она говорит, что сама его выставила за дверь.
— Значит, о своем отце ты знаешь только со слов матери?
Самюэль заерзал на стуле.
— Я не могу оставаться. У меня нет сорока пяти евро.
— Тебе трудно говорить об отце, — заключил Спаситель.
— Мне просто нечего о нем сказать.
— А ты хотел бы узнать о нем больше?
— Узнать, что он попал в тюрьму или в сумасшедший дом? Нет, спасибо.
— А почему он должен попасть в сумасшедший дом или в тюрьму?
— Потому что он бешеный.
— Как ты?
Самюэль застыл на секунду, задохнувшись, и прижал руку к сердцу.
— Я? — переспросил он.
— Так говорит твоя мама. Что ты бешеный, как отец.
— Она так говорит… Нет, это слишком… Просто я ее довожу.
— Ты ее доводишь?
— И она меня тоже… Мы заводим друг друга. — И он снова стал вертеть руками.
— Знаешь, как говорят маленькие дети? «Это он начал!»
— Бывает, я начинаю, бывает — она.
Самюэль не хотел перекладывать всю ответственность за ссоры на мать. Спаситель попытался напомнить ему последнюю, но подросток стоял на своем: нет, он не знает, кто начал; один что-то сказал, другой не так ответил, дальше больше, и, в конце концов, он замахнется или хлопнет дверью.
— Может быть, и с твоим отцом бывало то же самое? Может, они оба были виноваты? — предположил Спаситель, пытаясь реабилитировать несчастного Андре Вьенера, объявленного алкоголиком и выродком.