От меня что, совсем отвернулась удача? Это же Бетси, мать ее, Уиман, подруга Кейденс и не-выпускница Брауновского университета. Пьяна в стельку. Еле на ногах стоит. Не может быть! Нет! Только не сейчас! Но ты уже рядом с ней.
– Вы знакомы?
– Нет, – вру я.
– Твое лицо! – стонет Бетси. – Я помню твое лицо.
Пич поворачивается.
– Все логично: единственные люди на вечеринке, которых я не знаю, знают друг друга, – бросает она и выходит.
Ты прилипаешь к Бетси, стараясь помочь ей вспомнить, где она меня видела. Если хмельной туман в ее мозгу рассеется и ты узнаешь про Кейденс, – все кончено. Это несправедливо. Бетси явилась из моей старой жизни, ни капли с тех пор не изменившись: все так же работает в бабском дневном шоу и так же много пьет. Но я-то уже другой. И не допущу, чтобы все пошло к черту. Опираюсь на стол и командую:
– Ну, всё, девочки, хватит.
Ты смотришь испуганно. Я подмигиваю. Ты улыбаешься.
– Слушай, Бетси, ситуация дурацкая. Пойми: я здесь с дамой.
– Да ты джентльмен? – фыркает она.
– Признаю́, мы знакомы. Давай не будем ворошить прошлое. Скажу лишь: мы как-то пересекались в баре «Ботаника».
Сработало! Она хлопает по столу и начинает причитать, что надо меньше пить. Как можно забыть такое приключение в туалете?! Между нами, конечно, ничего не было, но я видел, как одним летним вечером она завалилась в уборную бара по меньшей мере с девятью парнями. Когда напивается, вообще себя не контролирует. Так что моя версия не вызвала у нее не малейшего подозрения. И она не просто верит мне – а принимается расписывать, какой я красавчик и как шикарно целуюсь.
* * *
Когда мы наконец заходим в лифт, отбыв срок на этой бесконечной пафосной вечеринке, ты не дожидаешься, пока закроются двери. Бросаешь сумочку на пол – я даже кнопку не успеваю нажать. Притягиваешь меня к себе и замираешь. Ждешь. Сводишь с ума и потом… Потом… Твои губы будто созданы для моих, Бек. Сердце дано лишь затем, чтобы любить тебя, а губы – чтобы целовать. Ты впиваешься в меня у всех на виду. Бобби Шорт стонет: «Я снова влюблен, и я люблю, люблю, люблю…» – ты заставила Пич включить саундтрек к «Ханне и ее сестрам», чтобы послушать мою любимую музыку. На губах у тебя вкус клюквы, а не содовой – теперь можешь про нее забыть. Двери закрываются, и ты начинаешь отстраняться, думая, что хватит. Но я удерживаю тебя, и ты все понимаешь. Мы только начали.
12
Я облажался. На следующий день после вечеринки оставил тебе голосовое сообщение: пригласил в кино. Гребаный дилетант! Ответ пришел через два часа:
«Уже ходила на этот фильм. Вчера перебрала. По учебе куча писанины. Скоро увидимся☺».
Но я-то знаю, что кино ты не видела, от похмелья не страдаешь и писать вам ничего не задали. Если, конечно, только под «писаниной» ты не имеешь в виду треп с подружками про Бенджи.
Черт бы его побрал!
Заглядываю в телефон. Прошло уже долгих пятнадцать часов и два дня, как мы не целовались. Ты написала Чане и Линн, что пока «не готова» к отношениям со мной, потому что у тебя «Бенджимания».
Я не могу убить Бенджи, пока ты сама не убьешь его. Поэтому стараюсь держать себя в руках и сохранять спокойствие. Продаю книги, забочусь о «госте», делаю вид, что не замечаю, как он нюхает героин, припрятанный за подкладкой блейзера, и вспоминаю поцелуй. Наш поцелуй.
Вот что ты написала своим подружкам:
«Джо очень пылкий. С ним можно попробовать. Как думаете, девочки, написать Бенджи?»
Твое «можно» обидело меня больше, чем упоминание бывшего. Когда мы целовались, ты не сомневалась. И потом в такси гладила мои волосы и говорила, какие они красивые. Ты обнимала меня, Бек. Причем не в пьяном угаре – ты не Бетси.
Да, я «пылкий», но постараюсь действовать спокойно. О решительном успехе можно будет говорить, лишь когда ты удостоишься чести познать мой член.
Пока же меня будит твой твит:
«И грянул день, когда уже больше нельзя откладывать поездку в “Икею”». #прокрастинация #сломанная_кровать».
Прочитав это, я не удержался и пнул одну из своих пишущих машинок. Как? Как ты могла запостить тэг #сломанная_кровать, зная, что он попадет мне на глаза? Специально издеваешься?
Чана отреагировала моментально:
«Сломанная кровать? Что за новости?»
Ты:
«Не сломанная, а старая и дико скрипучая. Просто хотела привлечь внимание. Может, ты составишь мне компанию. Обед с меня».
Чана замолкает. Ты пишешь нескольким парням с сайта объявлений, но они требуют денег. И только тогда – в последнюю очередь – ты обращаешься ко мне.
«Любишь “Икею”?»
Конечно, нет. Но пишу:
«Обожаю. Каждый день туда езжу. А что?»
Поездка за мебелью – не бог весть какая романтика, к тому же посреди бела дня. Но я-то знаю, почему ты выбрала такой формат: боишься не сдержаться.
Ты:
«Прокатимся с ветерком? А потом я накормлю тебя фрикадельками».
Трудно придумать более несексуальное вознаграждение, чем фрикадельки, и более неблагодарное занятие, чем покупка мебели, однако в такси после вечеринки ты жалась ко мне и шептала «ты мне нравишься», и плевать, что ты там врешь своим подружкам в «Твиттере».
Поэтому я ответил:
«Фрикаделек не надо, а прокатиться можно».
В общем, сегодня мы едем с тобой в «Икею», где секса у нас точно не будет. Конечно, я знаю все эти бабские штучки типа не спать с парнями раньше третьего свидания. Но главное препятствие между нами – все же не правила приличия, а Бенджи. Сразу после меня ты написала Чане и Линн с просьбой заглянуть к нему в «Твиттер»:
«Жутко, да? Волнуюсь за него».
Вместо того чтобы окончательно в нем разочароваться, ты беспокоишься и переживаешь. А вот подружки (умнички!) все делают правильно.
Линн: «Бек, смирись, он тебя бросил. Со всеми бывает».
Чана: «Уверена, он сейчас где-нибудь на яхте свистит своей шлюхе-художнице о том, как беспокоится о тебе – мол, не дай бог, ты что-нибудь с собой сделаешь… Уймись, Бек, а то я начинаю думать, что Пич права. Отпусти его».
Говорят они все верно, но откуда им знать про твое большое сердце? Это я виноват, что ты беспокоишься, – теперь буду внимательнее вести «Твиттер». Пора уже разорвать вашу болезненную связь с Бенджи. К тому же, пока твоя голова занята им, я не смогу войти в твое сердце. И не только в сердце…
Знаешь, Бек, я тоже не чудовище, поэтому иду и покупаю принцессе Бенджи веганское буррито, соевый латте, суррогатный пломбир и свежий выпуск «Нью-Йорк обсервер». Он радуется, благодарит, набрасывается на еду как зверь и оплакивает безвременно усопшего Лу Рида.