Отец и мать - читать онлайн книгу. Автор: Александр Донских cтр.№ 54

«О человек! – высоко и грустно пела душа. Но минутами врывалось в сознание: – Аз есмь червь, а не человек».

Последнее, что передала Евдокия Павловна Екатерине, были иконы. Три иконы, скорее, иконки: скромно небольшие, составлявшие божницу в уголку комнаты старушки.

– Они все наши родовые, – сказала она, в тайном пытливом чаянии заглядывая в глаза Екатерины. – Но некому теперь хранить их, кроме тебя, Катя. Ты – продолжательница. Храни, молись. За всех нас. За всех людей. За Россию нашу матушку.

Две иконы – в почернёной временем дымке серебряных окладов, печально-тусклые стариной, но привычные для глаза Екатерины: встречала она такие и в церквях, и у переяславцев в домах. А вот третья икона была необычной: без убора риз, и хотя очевидно нового, насыщенного свежестью письма, но сурова всем своим обличьем, прежде всего красным и чёрным тоновым доминированием, словно бы символизируя и пожар и уголья от него. На ней – Богоматерь, восседающая на троне с Богомладенцем; над ними в блистающем облаке – Бог Саваоф, осеняющий крестным знамением Матерь и Сына. Екатерину смутило необыкновенное сочетание – лик Богоматери строг и мягок одновременно: она и мать, природой и всем своим существом призванная быть ласковой со своим ребёнком, нести мир и утешение людям, но она и – владычица. Она на аспидно-чёрном фоне, в красной – до рдяных отблесков – порфире, в её руках символы власти – изящно тонкий и длинный, как копьё, скипетр и массивная круглая, как шар земной, держава с крестом, но не наверху, как принято, а – широкой перекрестной опояской по всему шару. Голова увенчана короной. Корона, объёмистая, украшенная драгоценными камнями, – несомненно, российских самодержцев. А потому Богоматерь – царица, управительница миллионов людей, под её началом и войска, и хозяйство огромной страны.

Так подумала, определила, почувствовала Екатерина.

– «Державная». Моя любимица, – пояснила Евдокия Павловна, крестясь и прикладываясь губами к уголку иконы. – Она списана со знаменитой и шибко как чтимой иконы, явленной России в день отречения государя – 2 марта 1917 года.

Но как и когда она появилась на Руси – неведомо. Лишь известно по записям в книгах Вознесенского женского монастыря в Москве, что икона принадлежала этому монастырю, однако в 1812 году перед самым нашествием супостата по имени Наполеон была передана на хранение в Вознесенскую церковь села Коломенского. Врага изгнали, а икона куда-то пропадает, больше чем на век.

Однако в феврале 1917 года одной богомольной женщине дважды были чудесные сны. В первом сне она услышала глас: «Есть-де в селе Коломенском большая чёрная икона. Её нужно взять, сделать красной, и пусть молятся». Вот такие слова, Катя.

Благочестивая та женщина стала усердно молиться и испрашивать у Господа ясности. И во втором сне, неделю или две ли спустя, ей грезится белая церковь. В церкви восседает пред Царскими вратами какая-то женщина – величественная, строгая, но и ласковоокая. Понятно стало: то – Царица Небесная. На коленях у неё младенец. Ясно – Христос.

Женщина – в Коломенское. И, знаешь, тотчас признала увиденную во сне церковь – Вознесенскую. Она и по сей день стоит, изуверы не решились на слом, хотя поговаривали.

Женщина поспешила к настоятелю в дом, в волнении поведала ему о своих сновидениях дивных. Оба тотчас направились в церковь, всю её осмотрели, но иконы чёрной, большой не нашли. Кто-то из прихожан посоветовал всё-всё осмотреть да тщательнее – чуланы, колокольню, подвал, всюду-всюду. И надо же, Катя, – нашли! Нашли!

В подвале. Среди всякой рухляди и досок, всю в вековой пыли, что ничего и не разобрать было спервоначалу. Отмыли, отскребли и – засияла наша Матушка. Люди – охать, молиться, на колени повалились. Чудо, чудо явилось на землю русскую!

Весть разлетелась всеми ветрами и подветриями по Руси нашей великой. Говорили: «Господь Сам установил для нас Самодержицу российскую. Получена небесная подмога». Так и величать стали икону – «Державная». Отовсюду богомольцы, страждущие потянулись в Коломенское. Списки с благодатной иконы расходились с чудесной стремительностью. Один из них где-то укупила и моя мама. Велела мне, если что, беречь икону как зеницу ока.

Вот, Катя, с того страшного дня, со 2 марта 17-го, Матерь Божья взяла Россию под своё земное и небесное управление, а доселе всего только под покровительством мы, неразумные дитяти, были у Неё. Теперь же – Она и только Она наша самодержная Управительница, можно сказать, Императрица. И, сказывают в народе, до тех пор будет таковой, покамест не придёт на нашу землю истинный правитель – помазанник Божий. Может быть, тебе, Катенька, ещё посчастливится лицезреть его. Кто знает, кто ведает.

– Вы думаете, монархия может вернуться? – голосом слабым и неверным, невольно соскользнувшим к шепотку, спросила Екатерина.

– Если народ верит крепко-накрепко – чтó только не случится, моя хорошая, – полнозвучно ответила Евдокия Павловна. – Возьми-ка эту тетрадку, почитай стих про «Державную», я его ещё в молодости переписала с листочка одной богомольной странницы.

Екатерина прочитала:

– Кто же автор?

– Богомолица сказала, что из народа стих.

– Но, знаете, Евдокия Павловна, что-то такое личностное в нём, авторское.

– А народ и думает личностями да авторами, а не кем попало, – не без горделивости ответила Евдокия Павловна, однако, очевидно смутившись своего невольного тона, торопливо прибавила: – Что ж, Катенька, теперь, кажется, всё тебе передала и рассказала. Живи, молись и… – На какую-то летучую, но заострённую секунду призадумалась: – …управляй.

– Управлять?

Евдокия Павловна неясно улыбнулась в подрагивании губ и промолчала.

Одним зимним утром Екатерина, собираясь на работу, не услышала привычных звуков шевеления и покряхтывания из комнаты хозяйки. Прислушалась, подождала и – поняла: Евдокии Павловны теперь нет в этом доме, только что душа её конечно же понаходится ещё где-нибудь здесь или поблизости, да телу отбыть в родных стенах свой непреложный, но быстротечный срок.

Похороны были тихие, нелюдные, но с отпеванием, и хотя на дому, но не без некоторой застарелой утайности. Рослый, крепкоголосый батюшка, насилуя свою природность, тускло-хрипато свербил: